Елена Минькина - Утро бабочки
— Перестань, Свет. Ты дала жизнь Дашеньке.
— И сделала ее сиротой. Маринка, ты расскажешь ей про меня что-нибудь хорошее, когда она вырастет и совсем забудет меня? Ну, хоть что-нибудь? Я ведь и матерью была никчемной. Но я не знала, как надо любить детей, меня никогда не любили.
— Света, меня тоже не любили, — сказала тихо Маринка. — Нельзя научить любить или не любить. Человек сам решает, какой он будет: добрый или злой, честный или нет. Этому никто нас не учит, этому мы учимся сами у жизни.
— Марин, ты ведьма, значит, ты можешь вылечить меня, я так хочу жить.
— Нет, Света, тут я бессильна, я не Бог. А знаешь, Бог тоже жизнь не отнимает, он ее всегда только дает. Не бойся, нет ни рая, ни ада. Тебе придется вновь прийти на эту землю, чтобы решить те задачи, которые ты не решила.
— Какие задачи, что я должна была решить?
— Надо было полюбить и признать Бога: стать честной, доброй. Все, что ты не решила, будет решать Дашенька.
— Это значит, у нее будет тяжелая судьба, как у меня?
— Нет, не обязательно. Просто задачи твои перед ней встанут, например, такие как прелюбодействие, ложь. Мы с Сережей постараемся, чтобы она поняла это как можно раньше. Скоро я отвезу ее в деревню к Машеньке, пусть привыкают жить вместе. Там баба Алла, она вложит в детскую головку правильные мысли. Я обещаю тебе, что мы с Сережей будем любить ее, как свою дочь. Ты мне веришь?
— Конечно, верю, я знаю тебя. Я всегда завидовала тому, как ты относишься к жизни. Помнишь, я так радовалась, что ты страдаешь? Мне хотелось, чтобы ты, такая святая — упала. Я ликовала, когда ты шла со мною к Димочке. Всю свою жизнь я завидовала тебе и ненавидела. Как ты можешь простить все это? Да еще взять Дашку к себе?
— Я просто научилась прощать. Не сразу, конечно, у меня это получилось, но все-таки я к этому пришла.
— Знаешь, я сейчас себя хорошо чувствую, только вот температура держится высокая, и устала я очень. Мне тяжело говорить с тобой, и я больше не вижу даже твой силуэт. Но может быть, это все пройдет?
— Света, будем надеяться на лучшее. Я сейчас уйду. Мне надо Дашеньку из садика забрать, уже пять часов. Пока доеду, будет шесть. Знаешь, как дети расстраиваются, когда их последними забирают?
— Прощай, подруга, я чувствую, что мы больше не свидимся, не поминай меня лихом, прости за все, и спасибо — за маму, за Дашеньку. Сереже тоже спасибо передай.
Света устало закрыла оставшийся глаз, который все равно уже ничего не видел. Маринка тихонько вышла из палаты. В коридоре на диванчике сидел Фима. Он бросился к Маринке:
— Ну, что!? Как она!? Меня не пускают к ней.
— Она умирает, Фима.
— Как умирает!? Ведь все же было хорошо? Я вчера был у нее, она была очень веселой после встречи с тобой. Мы мечтали об операции. Что произошло?
— Не знаю. Говорят, начался сепсис. Отчего так бывает, никто не знает. Все думали, что дело пошло на поправку. Мне сказали, что к вечеру она умрет. Надо маме ее сообщить.
Фима расплакался. Он вдруг отчетливо понял, что надежды больше нет, он ни о чем не хочет думать, никуда не хочет идти, ничего не хочет делать. Маринка обняла его. Фима напоминал ей сейчас большого ребенка.
— Фим, держись слышишь? У нее никого нет, только ты и я с Сережей. Ты должен быть сильным. Так ты скажешь ее маме сам?
— Это бесполезно, ее мама ничего не помнит — болезнь у нее какая-то странная — Альцгеймера называется, она не узнает даже Светку.
— Ладно, Фим, пойду я, — сказала и бросилась бежать по коридору к выходу.
40
Маринка пулей вылетела из больницы. На сердце было тяжело. Надо поговорить с Дашенькой. Что ей сказать? Девочка не понимает еще ничего о смерти. Она плачет, хочет видеть маму, братика. Как же ей объяснить? Папу Дашенька не звала, видно привыкла, что его дома нет. Конечно, с Машкой ей лучше будет. Играть будут вместе, она постепенно забудет свою семью. Маринка решила, что не скажет ей ничего сейчас, пусть подрастет, ведь девочка и так пережила столько.
Воспитательница в саду пожаловалась Маринке:
— Знаете, Дашенька все время плачет, вы, может быть, пока подержите ее дома. Она целый день просидела на стульчике, ничего не съела. Девочку надо психиатру показать, детская психика очень ранима.
Да, она права, — подумала Маринка. Сейчас у нее куча времени. Пока не началась работа в центре, Матрена все взяла на себя. Когда они откроют его, Маринка будет там работать. Вот и сбудется мамина мечта — она будет лечить людей, и, наверно, убивать их. Разве сможет отдать она Ему душу дочери, будь то Настенька, или Машенька? Что ей все люди мира, любая мать меня бы поняла. Господи, но почему она тогда помогла Полине? Если бы не ее жалость не пришлось бы спать с Сатаной и обманывать Сережу. Как бы ей хотелось изменить прошлое, но это невозможно никому.
Дашенька прижалась к ней и оторвала ее от грустных мыслей. Маринка взяла девочку на руки, обняла и поцеловала. Ребенок был легким, как перышко. Ее Машка ведь ровесницей ей будет, а такая крепенькая, сбитая вся. А Даша тоненькая, словно тростиночка, волна нежности и любви к этой девочке захлестнула Маринку.
— Ну, что, малышка, все будет хорошо. Сейчас мы зайдет в Макдоналдс, я тебя покормлю. Машка Макдоналдс обожает, тебе понравится, ты ведь тоже ходила туда?
Девочка молчала. Маринку очень встревожило это молчание. В Макдоналдсе девочка ни к чему не притронулась. Маринка все раздала детям за соседним столиком. Как она к ней не обращалась, все безрезультатно. Даша молчала.
— Господи, так девочка может умереть от истощения, она такая худенькая. Маринка быстро набрала телефон Сережи. Все ему рассказала про Светку и Дашу.
— Сереж, мне кажется, Дашеньку надо спасать.
— Марин, на Старом Арбате есть платная клиника, они работают, кажется, допоздна, зайди туда.
На ее счастье, психиатр принимал, но он был для взрослых. Осмотреть девочку он все же согласился. После расспросов Маринки и осмотра Даши он сказал ей:
— Ребенок пережил сильный стресс, здесь поможет только ваша любовь. Видно, в больнице ей тоже было не сладко, ни вы ни я не знаем, что там было. Если завтра она откажется от еды, то придется ее кормить принудительно, через капельницу. Так что постарайтесь уговорить девочку.
Что же делать? Она набрала телефон Фимы.
— Ты еще в больнице?
— Да, меня пустили к ней, но ей совсем плохо, она умирает, надежды больше нет. Я тут покурить вышел, но сейчас опять пойду к ней, она очень страдает.
— Фима, а она может говорить?
— Пока да, но уже слабо.
— Поговори с ней, скажи Даша в опасности, пусть Света уговорит Дашу покушать, девочка ничего не ест, мы были у психиатра, пожалуйста, Фима, быстрей.
