Эйв Дэвидсон - Сын Неба. Странствия Марко Поло
Марко припомнил ветреный ноябрьский день в нефритовом чайном павильоне на вершине холма перед карповым прудом Великого Уединения в Ханбалыке. Упираясь крепкими руками в колени, Хубилай сидел на невысокой парчовой кушетке рядом с недужным царевичем Чингином в окружении небольшой группки своих приближенных и слуг. Все потягивали горячее рисовое вино из сиреневых фарфоровых чашечек и разглядывали навезенные со всех концов империи деревья. Придворные музыканты тем временем наигрывали печальные мелодии на струнах своих сладкозвучных лютен.
Наконец великий хан, хмурясь, нарушил молчание.
— Далеко на юге есть большой остров Церендиб, также именуемый Цейлон. И есть там царь, скипетр которого украшен рубином — красным, как огонь, и крупным, как мой кулак. Почему он мне его не предложит? Разве мои торговые суда не ходят туда и обратно? Ему следует предложить мне рубин. Разве не так?
Все-все в один голос:
— О да, великий хан, конечно, великий хан.
— Я поддерживаю мир на нескольких морях, которые нас разделяют. Ему следует это знать и быть благодарным. Пусть ему незамедлительно на это укажут… Рубин, крупный, как мой кулак… Если он мне его предложит, я передам ему пожизненный доход от большого города. Хотя, быть может, и не из самых больших. И не из самых доходных. Если же он не предложит мне рубин, я отправлю туда мой военный флот. Возведу горы из черепов… В конце концов, я внук великого Чингис-хана!
Затем, отхлебнув из чашки рисового вина, великий хан обратился непосредственно к одному из придворных:
— Далее. Мы приказали восьмидесяти семи семьям из селения Мира и Добродетели, заслуженно славящегося своими превосходными топорищами, приготовиться принять в свою общину тринадцать новых семей мастеров по топорам — с тем чтобы скорее можно было соединять топор с топорищем. Таково было Наше настоятельное императорское требование к Миру и Добродетели, ибо разве это не предпочтительнее пятидневного путешествия, предпринимаемого затем лишь, чтобы доставить топор к топорищу? И вот те на! У этого Мира и Добродетели здравого смысла оказалось не больше, чем у самой склочной базарной торговки! Там осмеливаются тянуть Наше драгоценное время! Растрачивать его на пустопорожнюю болтовню! Заявляют, мол, «увы, но у нас нет места»! Что, Мир и Добродетель думает с Нами препираться?.. Нет. Разумеется, нет. Следует незамедлительно отрубить головы сорока трем протестующим. Тогда у этих безмозглых выкидышей из черепашьих яиц сразу появится место. Вот подлые хамы! Ленивые скоты! Как же ненавидим Мы лень и хамство! А теперь прочти мне указ!
— Сорок селян из Мира и Добродетели, за отказ в подчинении: обезглавить, — зачитал придворный, изящно жестикулируя длинными ухоженными ногтями на своих тонких руках.
— Разве Мы сказали не сорок три? — холодно поинтересовался Хубилай.
— Десять, о повелитель, суть число удачи. Двадцать — суть число двойной удачи. Сорок — суть число удвоения двойной удачи. Число же сорок три поднимает нас в сферы метафизики, где простолюдины оказываются в замешательстве…
И глаза великого хана, начавшие уже было угрожающе посверкивать, снова утонули под полузакрытыми веками.
— Достаточно, — заключил хан ханов.
Все смотрели, как придворный быстро и бесшумно пятится к двери. Он спас три жизни под угрозой потери собственной — зато семьи спасенных станут теперь его вечными должниками.
И с топорами в центре Срединного Царства теперь будет проще. Когда же людям снова захочется протестовать, пусть они об этом припомнят.
Утробный рык великого хана уже сменился негромким ворчанием.
— Что же касается моих каллиграфических талантов, то несколько весьма важных, хотя и подчиненных мне царей писали, что только сознание моей невероятной занятости удерживает их от нижайших просьб позаниматься с их сыновьями каллиграфией. Касательно же моего искусства вождения колесницы, то оно всем миром неизменно признавалось не заслуживающим ни малейшего упрека. Скажу даже больше. Если вспомнить, что учитель Кун-фу-цзы, которого вы, варвары… — тут Хубилай обратил благосклонный взгляд на старших Поло и Марко, — именуете «Конфуцием» — забавно, не правда ли?..
Так вот. Насколько я помню, учитель Кун утверждал, что вождение колесницы, владение каллиграфией и сдержанные манеры суть наипервейшие качества благородного мужа. Разве не так? А, главный ученый? — И великий хан резко повернулся к неизменно присутствовавшему на подобных приемах старцу — столь древнему, что, как утверждали злые языки, он уже при жизни превратился в мумию. — А? Разве досточтимый учитель Кун этого не утверждал?
Старец ответил без промедления:
— Утверждал, о Сын Неба. И весьма нередко.
Ученый был стар. Очень стар. Совсем стар и дряхл. Но все же стар не настолько, чтобы не задумываться о неудовольствии великого хана.
— Все наши способы мы уже перепробовали; пусть теперь чародеи великого хана ее пробуждают, — подвел итог Никколо, негромко пощелкивая своими вторыми по значению четками. Эти были сработаны из двадцати одного янтарного шарика — каждый размером с плод ююбы, — нанизанных на двойную нить из льна и шелка; ценою же — в пару сильных волов, способных вспахивать почву жесткую, непосильную для коней.
— Точно, братец, — согласился Маффео, ожесточенно крутя свою седую бороду. — Благо еще до того, как мы пустились в эту сумасшедшую авантюру, великий хан заметил, что его колдунам подобная работенка, несомненно, придется по вкусу. Так не будем откладывать их языческую забаву. Пусть наши люди соорудят из красного дерева, что растет в ущелье, красный невестин паланкин. Пора подаваться прочь из этих лихих мест — прямиком в Ханбалык. А там пусть великий хан со своими придворными ламами и чародеями забавляется новой игрушкой. Мы же с радостью примем его благосклонную награду — золотой заграничный пропуск — и вернемся наконец в Наисветлейшую Венецию!
— Если великий хан сочтет, что мы заслуживаем именно такой награды, напомнил своему нетерпеливому дяде Марко.
Подняв Спящую Красавицу с ее алебастрового ложа, Поло завернули ее прохладное, но полное жизни тело в рунный ковер, который немедленно замер вокруг своей лучезарной хозяйки. И поспешили вниз — прочь от сверкающей хрустальной башни.
Вниз по узкой лестнице в черный обсидиановый зал чудовищных демонов… вниз по другой лестнице в густо-синий зал совокупляющихся идолов… и вниз по последнему лестничному пролету в нефритово-зеленый зал могучих дьяволов и полубогов. Медлили путники ровно настолько, чтобы дать глазам привыкнуть к меняющемуся свету и посмотреть, не поджидает ли их в призрачных залах какая беда. А еще — ровно настолько, чтобы мессир Никколо Поло несколько поправил свое самочувствие, подобрав с полу (и, разумеется, сунув в карман) случайно попавшиеся ему на глаза изумруд и сапфир.
