Алексей Гравицкий - Калинов мост
Нет, не все такие, и это счастье. Есть честные, открытые мальчишки. Вот один такой вчера пошел со своим взводом на мост. Не из любопытства пошел, а потому что там могут быть люди, которым нужна помощь. Второй остался здесь добровольно. Не из любопытства, не за зарплату. А как врач, которым еще и не стал. И на мост побежал как врач. И где они теперь эти честные? Нету.
Что это? Естественный отбор? Возможно. Но почему остаются толпы любопытных, диких, гоняющихся за дешевыми сенсациями и запахам крови. И одни гонятся с целью продать, другие с целью купить, третьи с целью получить бесплатно. Но ведет всех одно и тоже стремление. Стремление к сенсации.
Откуда в людях это извечное «хлеба и зрелищ»? Ведь, получив хлеб, не думая о пропитании, можно писать картины, создавать философские трактаты, рождать музыку. Можно снимать кино и писать книжки. Создавать искусство, а не тупо зарабатывать деньги, чтобы тратить их на все более и более дорогие и ненужные цацки. Можно двигать культуру, можно развивать науку. Можно совершать открытия, изучать неизученную и на четверть матушку-Землю. Можно стремиться в космос. Вместо этого, получив хлеб, народ рвется к зрелищам.
Плевать им и на искусство и на космос и на аспекты мироздания. Им жареного подавай. Мяса, крови, клубники со сливками. Последнее, правда, после двадцати четырех ноль ноль. Потому как не все ханжи еще повымерли, что горланят о том, что это нельзя показывать детям. Правда, дети их видят все тоже самое купленное ими самими на дисках. Как не прячь, а шило в мешке не утаишь. И пока папа с мамой на работе, детки могут найти и посмотреть что угодно. И папа с мамой об этом как минимум догадываются, но молчат. И в этом молчании тоже сокрыта своя ложь.
Сергей Витальевич провел ладонью по лицу, словно отгоняя мысли, которых в ментовской, пусть даже и в полковничьей, башке быть по всем законам жанра не должно, и потянулся за третьим куском пиццы.
Удары шли на автоматизме. Он не видел и не слышал уже ничего. Тело, повинуясь своим каким-то привычкам, повадкам двигалось, уворачивалось, уходило от выпадов.
По правую руку орудовал кистенем Илья. Слева вертелся Игорь. Бородатый устал, по всему видно. И не так спор, как прежде, и лицо осунулось. Но не отступает, челюсти стиснул, орудует ножами. По другую сторону от Игоря машет мечом Бычич, тот самый богатырь с черным оселедцем, что поддержал его, когда с Ильей разговаривал.
С Бычичем встречался только раз. При Владимире, под Киевом. Славная тогда битва была. Другое дело, что Бычичу ее пережить было не суждено. Погиб богатырь. А вот поди ж ты. Встретились.
Бычич работал мечом. Именно работал, не махал. Каждое движение четкое, отточенное. Иногда встряхивал головой, откидывая лезущий в глаза чуб. Присматривал за Игорем, когда на того напирали особенно рьяно, помогал. Техника боя у богатыря другая, оборотню не понятная. Ну да и Котовую технику здесь окромя Милонега никто не поймет. А объяснение простое — он кот. Зверь дерется иначе, даже в человечьем обличье.
Кот увернулся, в очередной раз саданул мечом, снова раскрутился. Теперь на него напирали с трех сторон. Поняв, что совершил ошибку, попытался отступить, но до своих добраться было уже невозможно. Черная толпа затягивала, налезала, щетинилась клинками.
Оборотень рубанул, подхватил второй меч и, стараясь если не отступить назад, то закрепиться на месте, заработал двумя руками, окружая себя паутиной стали. Черные балахоны пытались достать, но все попытки оставались тщетными.
Впрочем у Кота тоже ничего не получалось. Руки налило свинцом. Мечи становились все тяжелее. Пришло понимание, что долго не простоит. Еще немного и все.
Именно так, зашуршало в голове, именно так. Сдохнешь ни за грош. И остальные сдохнут. Как бабка говорила, вас порубят, а она от инфаркта копыта откинет. И все. И кому нужны ваши жертвы? И что вы получите в конце? Ничего. Так не лучше ли сразу на темную сторону? В черном цвете нет ничего плохого. Он такой же основополагающий, как и белый.
Отвали, мысленно приказал себе Кот. В голове знакомо захихикало. Я уйду, а ты с кем останешься? С ними? Погляди на своих друзей. Ты гибнешь, а никто и пальцем не пошевелил.
Потому что жизнь оборотня ничто в сравнении с мостом. Потому что если спасать одного, а не всех, то потом останется только вместе созерцать крушение всего. Не самая удачная перспектива.
Да ладно, снова расхохоталось не то в голове, не то наяву, думай-думай, соображай быстрее. Ты ж уже почти додумался. У тебя в голове уже возникают правильные мысли.
— Это не мои мысли! — заорал в голос.
А откуда тебе знать? Они пришли раньше, чем я вступил с тобой в дискуссию. Может быть они сами пришли в твою голову, а я их просто решил поддержать. Подумай об этом.
И он подумал, поддался всего на секунду и стало страшно. Панический ужас, ужас от того, что в самом деле может так думать, так делать заставил замереть, охладил члены до трупного практически окоченения. На едва гнущихся ногах оборотень попятился, споткнулся и повалился на спину. Черные балахоны, словно ждали, ринулись вперед. Это немного отрезвило.
Он рубанул в сторону, отбивая один удар, парировал второй. Но от третьего уйти уже не смог. Клинок шел на него медленно, словно продирался через что-то густое, но шел неотвратимо. И Кот понял, что сам он тоже медленный, невероятно медленный, потому что не успевает. Не успевает увернуться, не успевает отразить смертельно оточенное железо.
— Кот! — донеслось сверху и со стороны.
Вперед наперерез клинку метнулась чья-то рука с ножом. На что надеялся тот, кто выставил под удар руку было неясно. Лезвие просвистело перерубая руку, ломая кости.
Оборотень откатился назад, подхватил падающего Игоря. Бородатый не просто выставил руку, сам кинулся наперерез. Кот оттащил друга в сторону, привалил к перилам. Игорь сидел бледный, зрачки расширились от боли, но ни звука не произнес, только скрипел плотно стиснутыми зубами. Руки у Игоря больше не было. Кот споро выхватил нож, срезал остатки кожаного рукава куртки, оборвал рукав футболки. Рука заканчивалась где-то в районе середины плеча. Заканчивалась окровавленным обрубком из которого торчала сломанная белая кость.
— Пусти, — схватил кто-то за плечо.
Кот резко обернулся, готовый сейчас растерзать каждого. Над ним стоял долговязый темноволосый приятель Милонега. В руке по инерции сжимал дубину.
— Отойди, — попросил он мягко, но уверенно. — Я врач, я знаю, что делать.
Какой ты врач, пацан зеленый, хотел рыкнуть Кот, но почему-то повиновался.
Степа опустился на колени, отбросил дубину. В руках, словно из воздуха появилась влажная салфетка. Зюзя быстро обтер руки. Салфетка полетела в сторону. Парень сдернул с головы Игоря бандану, перекрутил в жгут, принялся перетягивать обрубок руки. При всей браваде было видно, как ходит туда-сюда кадык, борясь с тошнотой.
