Александра Лосева - Две недели и дальше. Берегите бороду. [Книга первая]
– Столбняк.
– Твоя работа?
– Моя.
– Надо же, а я думал, никакого толку от этих тренировок не будет. Похвально, но ведь Ааронну, скорее всего, не очень удобно.
– Зулин, ну должна же я на ком-то тренироваться. Могу на тебе, жалостливый ты мой.
"- Себ, я со смеху умру! Себ, ну послушай! Ты знаешь этого – с Белых холмов, противный такой мужичишка, плюгавенький, глазки хитрые, у него еще, кажется, малюсенькое поместьице где-то возле меловых штолен имеется…Как же его…Вот, вспомнила! Этьен. Этьен Монблан. Смешное имя, правда?
– Тебя его имя так развеселило?
– Фу, Себ, какой ты скучный… Тебе совсем-совсем неинтересно?
– Ну, рассказывай. Хотя нет, дай я сам догадаюсь. Ты собирала цветы на лугу, а он ехал мимо и, разумеется, свалился с лошади, пораженный твоей неземной красотой. Я прав?
– Почти, хотя недостаток воображения сказывается. Вот, обними меня и слушай. Я собирала цветы на лугу, на том, дальнем, помнишь, там такие чудесные флоксы растут? А он действительно ехал мимо и действительно чуть не свалился с лошади. Представляешь – подходит ко мне: шляпа на ухо съехала, лицо пунцовое, носом сопит, а нос весь в пыли, и глаза старательно так таращит. Я на него смотрю – ты же знаешь, как я иногда умею смотреть – и говорю, мол, сударь, не ушиблись ли вы ненароком? А он слюну сглотнул и понес какую-то околесицу, что теперь сердце его разбито на веки вечные, что нет ему теперь ни сна, ни покоя, любовь, морковь и незатейливые утехи на сеновале. А я ему говорю, мол, не по себе птицу выбрали, сударь. А он – мол, не смею и надеяться на что-то серьезное, но, может, прекрасная дама воспримет его как забавное и полезное с точки зрения любовного опыта приключение…Руки ко мне тянет, представляешь, нахал какой! Кто он, а кто я! Я ему говорю, мол, сударь, вы себя в зеркале видели хоть раз?! А он мне – в мужчине внешность – не главное, с годами я это пойму, а время, проведенное с ним, буду вспоминать с удовольствием, не сойти ему с этого места. Ах, говорю, вот как? Сейчас проверим. Он разохотился, штаны уже спустил, хихикает, ловить меня собрался… Ой, не могу… Я рукой шевельнула, незаметно так, замораживающее заклинание шепнула… Представляешь, стоит посреди луга без штанов, все торчком, глаза вытаращил, а сказать ничего не может… Вот, говорю, сударь, Единый все видит, вы меня обмануть хотели, а он вашу клятву услышал и невинную мою особу спас. Ручкой помахала и ушла. А он так и остался. Интересно, видел его кто-нибудь или нет? А, Себ? Как ты думаешь, братик? Себ? Почему ты молчишь? Себ?
– Элена, уйди.
– Но почему, Себ? Ты что, злишься?
– Элена, уйди, пока я еще держу себя в руках. Уйди, иначе мы поссоримся надолго.
– Я не понимаю тебя. Я думала, ты посмеешься со мной, а ты…
– А я не вижу ничего смешного! Ты повела себя, как круглая дура! Шутка, достойная блядовитой посудомойки! И если бы это было просто глупо! Нет, это просто немыслимо!
– Себ, не кричи. Я не понимаю…
– Не понимаешь! Ты зациклилась на своей исключительности, неотразимости и неповторимости! Ты не видишь дальше своего носа! Этот Этьен сдаст нас с потрохами первому же жрецу, за то, что ты над ним посмеялась! Оглянись вокруг – этот мир населяют не только слуги и служанки, готовые выполнять любой твой каприз! Сотни тысяч людей ждут одного только слова, сказанного невпопад, одного только жеста, сделанного не вовремя, и мы пойдем на костер просто потому, что богаты и знатны! Дать в руки этому недоноску такое оружие! Элена, мир страшен! А мы еще ничего толком не умеем!
– Себ, пусти! Ты сошел с ума! Мне больно, больно!
– Нет, дорогая, тебе еще будет по-настоящему больно, когда тебя будут растягивать на дыбе в темных застенках! Тебе будет больно, когда тебя будут насиловать твои тюремщики, когда нашего отца отправят на плаху, мать – в острог, а нас – на костер! Вот тогда тебе будет больно!"
– Больно, больно!
– Иефа, проснись.
– На костер!
– Иефа, проснись, ты разбудишь всех! Иефа!
– А? Что? Что случилось?
– Ты опять кричала во сне. Очень вредное свойство, между прочим. Вставай, иначе мы не успеем потренироваться.
– О боги, Ааронн, опять ты… Когда ты оставишь меня в покое?
– Никогда. Особенно, если ты и дальше будешь испытывать на мне свои способности.
– Замораживающее заклинание шепнула…
– Что?
– Нет-нет, ничего. Приснилось.
– Кстати, твои сны меня беспокоят.
– Отчего же? Если ты за себя беспокоишься, то зря. В томных видениях ты мне не являешься.
– Просто не знаю, как я это переживу.
– Как-нибудь без меня, ладно? Нам еще целый день идти, а спать хочется ужасно. Сколько до рассвета?
– Часа два.
– Вот и славно. Двух часов мне как раз хватит, чтобы выспаться хоть немного.
– Иефа…
– А будешь приставать, я тебя опять заморожу.
– Иефа, откуда этот термин?
– О боги, я спать хочу! Какой термин?
– Ты сказала – замораживающее заклинание, заморожу. Откуда ты это взяла?
– Не знаю. Так просто в голову пришло. Придумалось – и все.
– Нет, погоди, не спи. Подумай, как следует, откуда ты взяла эти слова? Иефа!
– Эй вы, чародеи хреновы! Дайте поспать, что ли!
– Ааронн, оставь меня в покое. Ты видишь, я с утра не соображаю ничего. Иди себе, сторожи в свое удовольствие. Иди, перебудишь всех к монахам. Вон Стив уже ругается.
– Други мои, не могли бы вы разбираться где-нибудь в другом месте?
– Ну вот, так и есть, весь лагерь перебудил!
– Иефа…
– Да ладно уже, иду. Вот, смотрю, ты без меня жить просто не можешь. Ты учти, я девушка честная, первому встречному эльфийскому принцу на шею не бросаюсь, потому как боюсь чистоту рода своим ублюдочным происхождением оскорбить. Принцы, они, знаешь ли, трепетные. Ты вон как трепетал, когда меня в похабных замыслах против своей эльфийской персоны заподозрил. Так ты уж не волнуйся. Если я решу совратить кого-нибудь, то уж лучше Стива, он попроще будет, хотя тоже с закидонами. Золото у него, опять же водится… А барды, они вообще все ребята корыстные – дальше некуда. Вот не боишься, что заморожу тебя, денежки из карманов повытаскиваю, а сама через леса в Бристоль обратно подамся? И не докажешь ничего. Хотя, нет, что это я, ты ж у нас не только боец отменный и мужчина видный, ты еще и маг первостепенный, мои жалкие полуэльфийские потуги тебе, как быку мухи, – неприятно, но терпимо. Так что бояться действительно нечего. А как намаялся ты со мной, бедный! И непутевая-то, и глупая, и все мне в голову пошлятина одна лезет, и сны дурацкие снятся, и тренироваться я в четыре часа утра, когда самый сон, почему-то ленюсь, и вредная-то, и языкатая-то без меры, и вести себя не умею – какое ж воспитание-то на большой дороге получить можно, ясный пень – никакого! А у тебя натура тонкая, друидская, ты на меня силы тратишь, время свое бесценное, хоть, к слову, и не просил никто, а я – ни тебе спасибо, ни тебе пожалуйста, тварь грубая, девка неблагодарная, пейзанка бесчувственная, высоких материй не разумеющая… Ааронн, куда же ты? Так что – тренироваться не будем? Можно поспать? Странный ты, Ааронн, весь такой противоречивый…
