Холли Блэк - Красная перчатка
— У тебя на юге родственники живут? Или подруга. Ты поехала к кому-то в Арканзас, спряталась. Села в машину и уехала. Может, продала ее потом и купила другую. Использовала свою девичью фамилию. Ты понимала: Филип не простит побега, но многое знала о его темных делишках и была уверена — в полицию он не пойдет, испугается. Вела себя осторожно, но не сумела все предусмотреть. Тебя трудно было найти, но все же тебя нашли. Федералы позвонили, стали рассказывать про программу защиты свидетелей. Филип собирался взять тебя с собой. И ты не выдержала. Федералы наседали — без тебя Филип ничего бы им не сказал. Думаю, они плевать хотели на твои чувства. Долг и родина превыше всего.
Маура кивает.
— Ты поняла, что тебе не сбежать. С помощью федералов Филип мог даже оформить совместную опеку над сыном. Тебя могли официально принудить жить с ним рядом. Легко представить — приятели Филипа наведываются в гости и либо колдовством, либо силой заставляют вернуться к мужу. Опасная ситуация.
Девушка смотрит на меня так, словно перед ней кобра, готовая ужалить.
— Ты знала, где Филип держит пистолет. Приехала из Арканзаса, достала оружие, подкараулила его и застрелила.
Услышав слово «застрелила», она вздрагивает, а потом залпом допивает текилу.
— Черный плащ и красивые красные перчатки. Вокруг жилого комплекса недавно установили камеры наблюдения, но тебе повезло — изображение получилось размытым. Федералы знают лишь, что к Филипу в ночь убийства приходила женщина.
— Что? — Маура резко садится и в ужасе прикрывает ладонью рот.
Кажется, я наконец-то сумел ее удивить.
— Не может быть. Там была камера?
— Не волнуйся. Ты спрятала плащ и пистолет там, где их не стали бы искать. В нашем доме. Мама вышла из тюрьмы, и ты решила, что она снова устроит там бардак. В таком помоечном доме легко прятать улики, столько мусора, даже копам не хватит терпения разгребать завалы.
— Да, преступница из меня получилась не очень. Ты ведь нашел улики. И про камеру я понятия не имела.
— Я только одного не понимаю. Федералы сказали, что звонили тебе в Арканзас утром, на следующий день после убийства. Но туда ехать почти сутки. Ты бы не успела его застрелить и вернуться. Как ты это сделала?
— Научилась у тебя и у твоей матери, — улыбается Маура. — Агенты позвонили на домашний, а брат позвонил мне на мобильник, переключился в режим конференц-связи и снова их набрал. Все просто. Как будто я разговаривала из дома. Твоя мама так делала, когда сидела в тюрьме.
— Маура, я тобой восхищаюсь. Сначала решил, это мамин плащ и пистолет, но потом нашел талисман. Ты его в кармане оставила.
— Я наделала кучу ошибок, согласна. — Маура достает из-под простыни пистолет и направляет его на меня. — И больше ошибаться не имею права. Ты же понимаешь.
— Конечно. Поэтому не будешь убивать парня, который только что подставил другую женщину и сдал ее федералам за убийство брата.
Пистолет в ее руке дрожит.
— Неправда. Зачем тебе это делать?
— Я хотел защитить Филипа, когда он был жив, — говорю искренне, хотя она, наверное, за свою жизнь наслушалась достаточно «искренней» лжи. — Пускай он мне и не верил. После его смерти я защищаю тебя.
— То есть ты не собираешься никому рассказывать?
Я встаю, и она снова поднимает пистолет.
— Унесу твой секрет в могилу.
Улыбаюсь, но Маура по-прежнему серьезна.
Поворачиваюсь и выхожу из номера.
Кажется, щелкнул затвор. Съеживаюсь, представляя, как сейчас схлопочу пулю, но продолжаю идти. Ничего не происходит. Выхожу на улицу, сажусь в машину. Есть такой древнегреческий миф про Орфея. Парень спускается в ад за своей женой, и ему почти удается ее вернуть. Но по дороге назад он оглядывается, чтобы проверить, идет ли она следом, и снова ее теряет.
Прямо как я сейчас. Стоит оглянуться — волшебству конец, и мне конец.
Только выехав с парковки, наконец-то облегченно вздыхаю.
Не хочу возвращаться в Уоллингфорд. Просто не могу. Еду в Карни, к деду. На дворе глубокая ночь, он не сразу открывает дверь. Сонный, в халате.
— Кассель? Что случилось?
Молча качаю головой. Он машет здоровой рукой:
— Давай, заходи, не стой на пороге — сквозняк устроишь.
В гостиной на столе лежат какие-то письма, в вазе стоят увядшие цветы — еще с похорон. Кажется, Филипа похоронили уже сто лет назад, а прошло-то на самом деле всего несколько недель.
На комоде стоят фотографии в рамочках: я и братья в детстве — бегаем под поливалкой, скачем по газону, обнимаемся, позируя для фотографа, стесняясь. И еще снимки: дедушка и наряженная в свадебное платье мама; бабушка; дедушка и Захаров — видимо, снимали на свадьбе Лилиных родителей. На пальце у главы криминального клана дорогое обручальное кольцо. Очень знакомое.
— Я чайник поставлю, — предлагает дед.
— Да не надо, я не хочу чая.
— А кто тебя спрашивает? — Старик окидывает меня суровым взглядом. — Выпьешь чаю, а я тебе постелю в гостевой комнате. Уроки есть завтра?
— Да, — послушно отвечаю я.
— Позвоню им утром, скажу, что ты опоздаешь маленько.
— Уже не в первый раз опаздываю. Столько занятий напропускал. По физике, наверное, получу двойку.
— У тебя траур; конечно, ты не в себе. Даже в твоей навороченной школе должны понимать.
Дедушка уходит на кухню, а я сижу один в темноте. Мне здесь спокойно, сам не знаю почему. Так и сидел бы вечно на этом стуле, никуда бы не уходил.
На кухне свистит чайник. Дед приносит две кружки и щелкает выключателем. Ярко вспыхивает люстра, и я прикрываю глаза.
Черный горячий чай, очень сладкий. Разом выпиваю полчашки. Удивительно.
— Расскажешь, в чем дело? Почему заявился посреди ночи?
— Нет.
Отвечаю прямо и честно. Не хочу его терять. Может, дед меня больше и на порог не пустит, когда узнает, что я работаю на правительство. Да не один — еще и брата шантажом вынудил. Можно ли вообще федеральным агентам появляться в Карни?
Старик делает глоток и морщится, как будто в кружке вовсе и не чай.
— Неприятности?
— Нет, наверное. Уже нет.
— Понятно. — Он встает и кладет мне на плечо изуродованную отдачей руку. — Пошли, пацан. Пора спать.
— Спасибо.
Дедушка укладывает меня в той же комнате, где я всегда ночевал, когда гостил у него в детстве; приносит одеяло и пижаму. Наверное, Баррона пижама.
— Что бы там ни случилось, утро вечера мудренее.
Устало улыбаюсь, присаживаясь на краешек кровати.
— Спокойной ночи, деда.
В дверях старик оборачивается.
— Помнишь старшего сына Элси Купер? Чокнутый с рождения. И ничего тут не поделаешь. Уродился таким и всегда таким был.
