Дэниэл Абрахам - Тень среди лета
Приглядевшись пристальнее, Ота нашел и другие приметы того, что жизнь в деревне дая-кво не походила на ту, что он знал. На улицах, в отличие от сарайкетских, не было грязи, между дорожных камней не росло ни травинки, в углах стен – ни пятнышка мха. Неестественная чистота еще скорее, нежели однополость жителей, наделяла это место чуждой и тревожной стерильностью.
Ота поужинал в одиночестве дичью с вином и черным хлебом, сидя за низким столиком спиной к огню. На него нашло уныние. Мечты о них с Лиат, маленьком домике, каком-нибудь простом ремесле, собственном хлебе в печи и мясе на вертеле манили и в то же время вызывали усмешку. Он сделал то, за чем его посылали. Письмо попало к даю-кво – или скоро попадет.
Однако у Оты были и свои причины для приезда сюда. Он, шестой сын хая Мати, отвернулся от величайшей власти мира. Ему выпал шанс повелевать андатом, а он его упустил. Здесь, в бутафорской деревне, Ота впервые представил, как посмотрели бы на это его братья, учителя или ученики, которые в свое время приняли такое предложение с радостью. В том числе и Маати.
Тогда кто же такой Итани Нойгу, простой грузчик с нехитрыми запросами? Он вдруг понял, что проехал половину земель Хайема ради ответа на этот единственный вопрос, а в итоге только и сделал, что передал старику какие-то бумажки. Он вспомнил, как много значило это путешествие, когда он только пускался в дорогу, не только для Хешая и Бессемянного, Мати и Сарайкета, а лично для него. А теперь он сам почти забыл, чего ждал, на что надеялся, помимо передачи письма.
Ему выделили крохотную комнатку, где едва помещались раскладушка и столик со свечой. Одеяла были теплыми и мягкими, матрац – чистым, без намека на блох или вшей. В комнате пахло кедровой древесиной, а не крысиной мочой или немытым телом. В общем, скромные размеры не умаляли ее достоинств.
Ота потушил свечу и уже почти спал, когда дверь открылась и на пороге возник маленький, лысый как яйцо человечек с фонарем в руке. На круглом лице выделялись кустистые брови, черные с проседью. Ота спросонья уставился на него и тут же вскочил, как по тревоге. Он принял позу приветствия и, как учили в школе, расплылся в приторной улыбке.
– Ваш приход – великая честь, высочайший дай-кво!
Тахи-кво покосился на него и подошел ближе, поднес фонарь к лицу Оты и светил до тех пор, пока у того от яркого огня не потемнело перед глазами. Впрочем, Ота не отвернулся.
– Это и впрямь ты.
– Да.
– Покажи руки, – велел старый учитель.
Ота послушно выставил ладони, и фонарь сдвинулся в сторону: Тахи-кво разглядывал его мозоли. Он так низко наклонился, что Ота чувствовал пальцами его дыхание, видел, как бегают глаза.
– Значит, это правда, – произнес Тахи-кво. – Ты стал грузчиком.
Ота спрятал ладони. Слова эти он уже слышал, но тон уязвил его. Он считал, что мнение Тахи-кво давно для него ничего не значит. Ота улыбнулся своей особенной, обезоруживающей улыбкой и спрятался за нее, как за маску, а голосу придал спокойствие и легкую иронию.
– Я выбрал свой путь.
– Не лучший выбор.
– Зато мой.
Старик – Тахи-кво, дай-кво, самый могущественный человек в мире – затряс головой от отвращения. Шелковые одежды зашелестели. Он склонил голову набок, словно гриф.
– Я посоветуюсь кое с кем по твоему вопросу. На составление ответа может уйти несколько дней.
Ота решил было, что услышит какую-нибудь колкость или свист розги, но Тахи-кво только стоял и смотрел на него. Наконец Ота принял позу согласия.
– Я подожду.
В глазах Тахи-кво сверкнуло что-то похожее на грусть или нетерпение, а потом он, не прощаясь, ушел. Дверь закрылась, Ота снова лег в постель. В ночи было тихо, если не считать звука медленно удаляющихся шагов, который растаял куда раньше, чем Ота смог унять стук в груди.
Следующие дни жизни Амат Кяан оказались чуть ли не самыми тяжкими. Заведение и так переживало не лучшие времена, а ее приход лишь добавил беспорядка. Все его обитатели, включая женщин, стражу, виноторговцев, игроков, взялись проверять новую хозяйку на прочность. Три раза возникали драки. Почти каждый день ей приходилось пресекать очередную вольность и всякий раз слышать обиженное: «Ови Ниит это разрешал!». «Можно подумать, – ворчала она про себя, – он был безотказнейшим и щедрейшим из людей». Смерть сделала его добряком. Что ж, этого следовало ожидать.
Если бы этим все ограничилось, ее бы вряд ли мучила бессонница. Сложности усугубило появление Мадж. Никто, кроме Амат, не говорил на ниппуанском, а женщина еще толком не могла изъясняться по-хайятски. С тех пор, как она переселилась сюда, Амат дергали по каждой ее нужде – независимо от времени суток или важности повода.
К счастью, Ториш Вайт оказался способен ко многому помимо охраны. В частности, он согласился пустить в порту слух о том, что Амат Кяан ищет сведения о поставках гальтского жемчуга. Затевать тяжбу с Гальтским Домом было все равно что начинать жизнь заново. Дом утех покроет расходы, если привести его в порядок, но даже безденежье – пустяк по сравнению с нехваткой времени, а она – Амат – уже не девочка, чтобы всюду успевать.
На ранних этапах можно было положиться и на наемников. Правда, иногда ей припоминались жалобы западных торговцев на то, каково иметь дело с продажными воинами. До тех пор, пока она будет обеспечивать их деньгами и женщинами, они останутся при ней. Но если почувствуют себя незаменимыми – жди беды.
Ее просторный кабинет – бывший Ниитов – был весь завален документами, записями, планами. Утреннее солнце заглянуло в узкую щель поверх подогнанных ставень – их задвигали, чтобы можно было спать днем. Амат отпила чая из чашки, пока Митат, ее ближайшая советчица по делам заведения, шагала взад-вперед, шелестя бумагами.
– Это уже слишком, – сказала она. – Никогда не подумала бы, что скажу это, но вы даете им чересчур много свободы. Выбирать, с кем из мужчин ложиться? Амат-тя, при всем уважении, вы хозяйка публичного дома. Когда приходит мужчина с деньгами, ваша задача – предоставить ему женщину. Или мальчика. Или трех девчонок и курицу – смотря что попросит. Если дать им право отказывать клиентам…
– Они будут получать меньше денег, – закончила Амат спокойным и рассудительным тоном, хотя знала, что Митат права. – Те, кто хорошо работает, хорошо получают. А при такой свободе и возможности заработать больше мы будем привлекать женщин, которые подыскивают приличное заведение.
Митат остановилась. Она ничего не сказала – ее напряженный взгляд говорил сам за себя. Амат закрыла глаза и откинулась в кресле.
– Не секите их без причины, – произнесла Митат. – Не позволяйте никому резать там, где останется шрам. Платите вовремя. Это все, что можно сейчас сделать. Через год-два, пожалуй, можно будет попробовать что-нибудь этакое, но сейчас оно будет воспринято как проявление слабости.
