Айя Субботина - Шаманы крови и костей
Потом он думал о северянке. О ночи, которую провел с ней, о морозном аромате ее волос, ее странных глазах, цвета дасирийских фиалок. Что станется с ней? Сердце тревожно дернулось. Он нарочно гнал от себя мысли о Хани, потому что от них делалось во сто крат больнее, чем от побоев. Может, она уже мертва... Или Аидал прополощет ей мозги, и она станет следующей племенной кобылой их семьи - будет рожать, и оплакивать своих младенцев. Нет! Раш скрипнул зубами, не обращая внимания на боль в челюстях. Лучше пусть умрет. А лучше - обратит всякого, кто протянет к ней руки, в прах. Может, хоть тогда они поймут, что с девушкой лучше не шутить.
На последнее Раш не надеялся, но ему было приятно думать о Хани, которая вырвалась на свободу. Пусть самообман, но помирать лучше так.
Потом его сморил сон. В нем было так же темно и сыро, как в темницу.
Разбудил карманника шум открывающейся двери. Свет скользнул в нее, обжигая Рашу лицо. Он попытался закрыться рукой, но его тут же ухватили под локти и поволокли к выходу. Карманник не мог встать на ногу, хромал и не поспевал за косолапыми, но проворными матантами. А те продолжали волочить своего пленника.
- Благодари отца за милость, - раздался голос младшего брата. - Я хотел позабавиться с тобой, у меня как раз есть несколько новых опытов, а рабы как назло кончились. Остались только те, которых я берегу для особых случаев. Но отцу охота, чтобы ты умер сразу, и твое тело пошло свиньям на корм. Твоя кровь не нужна семье, - сказал Аидал, не скрывая наслаждения от каждого произнесенного слова. И тут же поправил сам себя: - Больше не нужна.
- Передай ему мой поклон в ноги за такую милость, - устало ответил Раш. - Сам я вряд ли смогу.
Скоро все кончится, понял он. И почему боги отвели от него погибель там, на северном берегу, или позже, в столице Артума? Хоть бы помер, как воин, а так сдохнет, словно телок под ножом мясника. Или они нарочно покарали наглого румийца, что посмел выбраться из своей клетки, и поверить, будто у него может быть другая жизнь. Свобода. Раш отчаянно принюхивался, чтобы поймать ее ускользающий запах. Еще совсем немного.
- Что с северянкой? - спросил он брата, почти не надеясь на ответ.
Аидал улыбнулся. Улыбка никогда не красила его, делая тонкое лицо похожим на маску, где вместо глаз и рта оставались лишь тонкие темные щели.
- Она очень интересный экземпляр, - сказал он спустя какое-то время, когда матанты приостановились, дожидаясь, пока хозяин отопрет решетку.
За ней была лестница на второй этаж. Здесь уже стоял сладко-противный запах смерти и жидкостей, в которых держали тела мертвецов, чтобы те не разлагались и оставались пригодными для использования в будущем.
- Что вы будете с ней делать? - настаивал на ответе карманник.
- Еще не знаю, - ответил Аидал, и было не похоже, что он врет. - У этой северянки такой темный потенциал, что убивать ее не исследовав со всякой тщательностью, будет просто неразумно. Ты ведь это имел в виду?
Темный потенциал? Раш охнул, снова неловко попытавшись встать на больную ногу. Ступня соскочила и он упал. Матанты тут же подхватили его за шиворот, поставили на ноги. Аидал прикрикнул, чтобы были осторожнее.
- Не хочу, чтобы мой любимый брат умер раньше времени, тем более - не от моей руки. Мне пришлось многое посулить взамен на право отправить его к Гартису. А что до твоей северянки - никто не собирается ее убивать, по крайней мере в ближайшее время. Так что тебе, брат, придется там поджариваться самому.
Жива - и то хорошо. Кто знает, что может статься, за те дни, которые отведут ей мясники. Раш хотел ее увидеть, почувствовать рядом, хотя бы голос услышать. Когда его втащили в светлое помещение, полное высоких окон, он продолжал думать о Хани. Словно со стороны наблюдал, как его положили на стол с мраморной столешницей, распяли и пристегнули по рукам и ногам. Кажется, Аидал несколько раз прошелся по его телу ножом, пока разрезал остатки одежды. Нарочно или специально - карманнику было все равно. Боли не было, он словно выбрался из своей шкуры, и встал рядом невидимым призраком.
"Боги всемогущие, почему же я не сказал ей, что люблю?" - успел подумать он, прежде чем Аидал, разминая, хрустнул пальцами, и произнес: "Плохой тебе дороги, Раш'тэавал..."
Шиалистан
Горизонт выгнулся полумесяцем, гладкий, будто новенький серп. С востока сунули грозовые облака, еще темнее на фоне серого рассветного неба.
- Боги нам в помощь, - проскрипел Раван без капли радости в голосе. Конь под ним месил копытом только что выбитую из земли траву. - Дождь посылают.
Шиалистан не понимал дедовой радости. Старик, который еще на днях казался сморщенным и сухим, будто ожил, стоило стать во главе войска. К его губам прилила кровь, а взгляд горел так, что впору костер поджигать. И чем дальше от Иштара уходили воин, тем живее делался Раван. Он, будто кровососущая мошка, набирался азартом предстоящей битвы, и от того только и жил. А Шиалистан, между тем, то и дело озирался за спину - где-то там остался Иштар, и милый сердцу регента золотой трон. Шиалистан, незаметно для деда, вздохнул.
До последнего он противился этому походу, который дед отчего-то называл "железным". Раван, как и обещал, взялся обучать внука бою на мечах, но кроме лишних размолвок толку вышло мало. Шиалистан никогда не владел мечом в степени больше, чем было надобно для каких-то церемоний. Когда дед приволок самый настоящий клинок, а не деревянный как надеялся рхелец, дело совсем разладилось. Несколько раз Шиалистан пытался вбить в голову родича, что его, Шиалистана, мастерство мизерно и проку от науки выйдет меньше кошачьего дерьма, но старик стоял на своем. В первом же поединке регент потерял меч на третьем ударе Равана. Старик покривился, но, видимо, списал все на нерасторопность внука, и они скрестили клинки во второй раз.
Потеха продолжалась не долго. Всякий раз дед выводил мечом непредсказуемый финт, и рхелец отбегал в сторону или падал, чтобы не напороться на острие. Он не сомневался, что дед старается в треть силы, щадит нерадивого внука, и от того делалось еще гаже. Тогда Шиалистан впервые подумал, что Раван изменился с того времени, как незваным прибыл в императорский замок. И, когда старик стал торопить его с "железным" походом, регент только сильнее уверился в своем мнении.
Помнил Шиалистан и короткий разговор с дедом, незадолго до того, как должно было выступить войско, собранное из нищих, но не тронутых поветрием дасирийцев. Позже, когда они все-таки выступили на Шаама, регент видел этих вояк, и ему становилось муторно. Тощие и грязные, они бы дали повесить себя на собственных кишках, лишь бы перед этим им скормили хоть по четверти хлебной краюхи. Шиалистан не хотел даже думать, как можно воевать с такой армией, тая надежду только на воинов деда, которые присоединилась к ним немного позже, за стенами дасирийской столицы.
