Айя Субботина - Шаманы крови и костей
- Я помню, как Аидал скулил, когда одна из твоих собак хватанула его за палец, - заговорил Раш. Слова давались с трудом, но тело странным образом блокировало боль. Челюсть занемела, не слушалась, но болела значительно меньше. Оставалась нога, но если сидеть без движения - она не беспокоила. - Тогда ты приказал убить собаку, а моему брату подтирал сопли до самой ночи. Вот потеха бы была, окажись он на моем месте.
- Аидал тоже изменился с тех пор, - встряла Фархи. - Боль - это только начало, преодолевая ее - мы освобождаемся.
- Так это милость стало быть? - Раш фыркнул, о чем тут же пожалел, едва не взвыв от боли.
- Расскажи мне, кто те люди, которые про тебя знают. - Голос отца сделался резким. - Где их искать, что за птицы и какие у них слабые места.
Раш не мог отделаться от мысли, что время вернулось вспять, с той лишь разницей, что вместо Арэна и таремки, вопросы задают сестра и отец. Не хватало еще перепуганной брюхатой северянки. Но и в этот раз карманник собирался оставаться верным себе.
- Вот, у нее спроси, - он кивнул на Фархи. - Если б не ее длинный язык...
- Я не знала, что нас будут подслушивать! - перебив его, стала оправдываться румийка.
- Помолчи, - пресек ее торопливые речи отец, и властно приказал Рашу рассказать свою версию.
Карманник не мог сдержать улыбку, слыша недовольное сопение сестры.
Когда он рассказал, как было на самом деле, его слух порадовал звук пощечины - громкий и звонкий. Синяки под глазами стремительно набухали, и карманник почти потерял способность видеть, но слух с лихвой дополнял то, что услужливо рисовало воображение. И все же Раша кольнула досада, что так и не довелось увидеть в этот момент лицо Фархи.
- Разве не учил я тебя быть осторожнее, глупая девчонка?! - негодовал отец. - И не смей рта раскрывать, иначе, клянусь Темной матерью, ты разделишь его участь.
Карманник почти физически чувствовал палец, указывающий в его сторону.
- Чем ты лучше него, скажи? По крайней мере, этому позору семьи хватило ума прожить в Эзершате столько лет и не выдать себя.
- Я не знала, что нас будут подсушивать, тот дасириец глуп. Я всех обвела вокруг пальца, они поверили мне. Откуда мне было знать, что кому-то придет в голову.
- Арэн может не самый большой мудрец Серединных земель, - Раш кое-как собрал губы в улыбку, наслаждаясь небольшим триумфом, - но уж точно не дурак.
- Но раз даже твоя северянка его облапошила, - зашипела румийка. - Ничего, я оставила ему подарочек. Чтобы не забывал, как опасно бывает трогать то, что в стороне лежит, и никого не трогает.
- Так про коровье дерьмо говорят, - не мог не ответить Раш, прикидывая, о каком подарке может идти речь.
- Я его девку выпотрошила, будто рыбу. Она и пикнуть не успела. Дура - и весь сказ.
- Что ты сделала? - невольно переспросил карманник.
- Так твоя девка белоголовая их таким варевом отпоила, что явись я перед ними и назовись Вирой, так никто бы не засомневался, только бы в ноги упали и поклоны били. Хозяин по моей просьбу девке нашептал, будто поганый румиец хочет во всем ей сознаться, она и поверила. А там уж и я ее поджидала. Представляю, что подумал дусириец, когда нашел свою замарашку: она убита, а поганого румийца и след простыл. Так как думаешь - ты все еще станешь говорить, что друг твой умен? Я вот за такие слова и клопа сушеного не положу.
- Говорил же, чтобы не звала его братом, - проскрежетал отец. Он терял терпение. - И ты убирайся, с тобой после поговорим. Скажи Аидалу, чтобы заканчивал с северянкой, и готовил лабораторию.
О том, что девушка ушла, Рашу сказали ее шаги. Когда они вовсе стихли, карманник облизал губы - кровь на них засохла и взялась неприятной коркой.
- Где мать и остальные? - спросил он. Страха получить еще одну затрещину не было. Станет ли тот, кого отходили пудовым молотом, бояться упавшего на голову яблока?
- Умерла, - ответил отец. - Бросилась с башни в море, когда узнала, что ты сбежал. Мы не сразу догадались, где ты. Она изводила себя, как тень ходила, никого не видела и не слышала, на каждый шорох оборачивалась. Признаться, мы бы так и решили, что ты помер где-нибудь, или утоп, но Фархи тебя слишком хорошо знала. Если бы ни она, никому бы в голову не пришло, что ты сбежал. Никто прежде...
- ... не уходил от своего предназначения, - устало закончил за отца Раш. - Сдается мне, что-то здесь не так. Уж всяко лучше я румийцам полезнее был бы живой. Пусть и с такими-то ушами. И я бы стал таким, как вы - почитал Темную мать, ненавидел весь Эзершат, кроме того клока земли в океане, на котором живу. Никто из вас не пробовал настоящего вкуса жизни. Отгородились от мира, и возитесь в своем муравейнике.
Отец, похоже, растерял всякую охоту учить сына тумаками. После таких речей Раш не сомневался, что тот снова кликнет матантов и уж теперь-то они точно запинают его до смерти. Но родитель молчал. Какое-то время в сырых стенах стояла тишина: где-то размеренно капала вода, слышался мышиный писк.
- Темная мать всем посылает испытание заблуждением, - наконец, сказал румиец. - Ты был слеп. Ее воля велела тебе покинуть остров. Так она избавляет нас от тех, кто может ослабить нас. Мы - Первые люди, от их крови и их великой мудрости. А ты - гниль. И ее нужно беспощадно вырезать, пока она не расползлась дальше. Ты убил свою мать, а она, прежде чем уйти, умертвила своих детей! Темная мать отвела руку от Аидала, а иначе и он бы последовал вместе с остальными к Гартису. А потом твоя мать бросилась головой вниз, и я слышал, как она, падая, проклинала тебя!
Раш многое бы отдал, лишь бы не слышать отцовских слов. Но тот продолжал говорить, повторялся, по несколько раз рассказывая одно и то же.
- Она никогда не была здесь своей, - чтобы хоть как-то заставить его замолчать, выкрикнул карманник. - Все о том знали, и ты знал больше остальных, но продолжал заставлять ее рожать детей, словно племенную кобылу. И она рожала, потому что любила тебя. Я года такого не помню, чтобы живот ее не был круглым. А ты, в угоду Темной матери, забирал младенцев, а ей говорили, что они умерли. Скажи-ка мне, отец, скольких ты убил?!
- Довольно, - сквозь зубы процедил румиец.
Больше не проронил ни звука. Раш слышал, как загрохотала дверь. Когда карманник кое-как приоткрыл веки, он увидел, что остался один в сыром закутке. В углу валялся тощий мех, но Рашу удалось выдавить из него несколько глотков кислой воды. Он так и сидел, прислонившись к стене, глядя вверх на светлое пятно, но вскоре и его проглотила тьма. Сумрак втиснул в земляной мешок свое толстое тело и оно заполнило собой все щели. В кромешной тьме Рашу приходили видения далеких стран, которые он так и не успел повидать: высокие леса шайров, диковинки темнокожих эфратийцев, краше которых, говорили, не найти во всем Эзершате. Он почему-то думал о еде, которую так и не попробовал, и сладкие таремские вина, прозрачно-янтарные, как слезы солнечной богини Лассии. Думал о Банру - как распорядился его духом Гартис? Наверняка на долю жреца не выпало и десятой части тех мук, которые отмеряны Рашу.
