Карина Демина - Наша светлость
Тан был у себя. Он сидел в кресле-качалке. Плед на коленях. Доска, перекинутая через подлокотники. Книга. Чернильница. Перо, которое тан жует с крайне задумчивым видом. Он не сразу и обернулся-то.
— Добрый вечер… — сказала Тисса, понимая, что больше не сумеет произнести ни слова.
— Добрый. Теперь точно добрый.
Их сиятельство отложили перо, доску поставили на пол, а плед бросили в кресло. Они были босы и одеты по-домашнему просто. Волосы мокрые…
— Я не помешаю?
— Ты? Никогда.
Наверное, можно выдохнуть. Он не сердится. И возможно, не рассердится, когда услышит, зачем Тисса пришла.
— Я хотела спросить… вы тогда сказали, что… — Каждое слово давалось с трудом. И тан не торопил. — Что можете на мне жениться в любой момент. И я…
— Хочешь, чтобы я женился?
Тисса кивнула.
— Сейчас?
— Да…
— Боюсь, не получится.
Вот и все. Мир кувыркнулся, и влажный камень в ладони, кажется, все, что Тиссе осталось. Не следовало сюда приходить.
— Извините. Я… наверное, пойду.
— Нет.
Тисса и забыла, что он способен перемещаться так быстро.
— Так, радость моя, посмотри-ка в глаза. — Тан поднял подбородок. — Совсем тебя затравили?
Смотреть ему в глаза было страшно. Серые. И значит, злится.
— Что это? — Он отпустил Тиссу, но лишь затем, чтобы разжать ее такие онемевшие пальцы. — Камень? И что он означает?
— Ничего.
— Врать ты по-прежнему не умеешь, что хорошо. Но пытаешься, что плохо.
Тан отнял камень и разглядывал его с таким любопытством, как будто никогда прежде камней не видел. Или пытался отыскать таинственную надпись?
— Ну? Я ведь могу пойти порасспросить. Думаю, отыщутся знающие люди.
О нет, этого еще не хватало.
— Он значит, что такой, как я, лучше умереть…
Камень вписался в стену с мерзким звуком, от которого Тисса зажмурилась. Вот и результат: теперь тан в ярости… он схватил Тиссу за плечи и тряхнул так, что зубы клацнули.
— Но ты не собираешься делать глупости? Отвечай.
— Н-нет…
У нее на такое смелости не хватит. Наверное, ни на что уже не хватит.
Ее вдруг обняли.
— Не бойся. Ну, прости, пожалуйста. Я не хотел. Сам испугался, что ты всерьез говоришь. Ну же, открой глаза.
Тан держал крепко, и гладил, и уговаривал успокоиться, и странное дело — Тисса больше его не боялась. Почти.
— Поговорим? — Тан подтолкнул Тиссу к креслу, но сел сам, а ее усадил на колени. — Это ведь раньше началось?
— Да.
Смотреть на него Тисса не осмеливалась и смотрела на свои руки. Обыкновенные такие руки. С царапиной свежей — когда только успела… Вчера, когда вышивать пыталась? Или уже сегодня?
— И когда я вчера спрашивал, все ли в порядке, ты сказала неправду?
— Да.
— И позавчера?
— Извините.
— Не надо извиняться. Но на будущее, ребенок, если вдруг случится, что кто-то или что-то тебя расстраивает, то ты сразу об этом говоришь мне. Хорошо?
— Да.
— А теперь давай подробно и по порядку…
Тисса дала себе слово, что плакать не станет. Но все равно расплакалась, хотя изо всех сил сдерживала слезы. Просто как-то само вышло. И плечо у тана такое удобное… как будто предназначено для слез. Хорошо, что он ничего не говорит. Если бы смеяться начал, Тисса точно не пережила бы. А он только по голове гладит, как будто она маленькая. И от этого слез только больше.
— Все будет хорошо, девочка моя. Обещаю. — Он наклонился и потерся о щеку щекой. А потом губами поймал слезу. И выпил слезы.
Разве так делают?
— Все будет хорошо… вот так, посмотри на меня, пожалуйста.
Глаза уже и не серые… лиловые какие-то. Не как у человека.
Тан провел большими пальцами по мокрым ресницам, по щекам и шее.
— У тебя губы мокрые.
И нос, наверняка, красный, распухший… ужасно.
— У тебя замечательно мокрые губы.
А у него — нежные очень. И совсем все не как в тот раз, на балконе.
Тисса, кажется, начинает понимать, чего ей хочется. Только не знает, можно ли… наверняка так не принято. Хотя с этим человеком никогда не получается так, как принято. И ее тянет прикоснуться. Например, к волосам. Они мягкие и все еще мокрые. А там, где сострижены были, отрастают уже. Рубец шва прощупывается, и разгладить бы его.
— Даже так? — Он отстранился, и Тисса убрала руку.
— Ну вот, надо было молчать.
Тан не спешил ее отпускать, напротив, обнял так, что дышать стало тяжело. И плед, про который Тисса забыть успела, вытащил. Укутал зачем-то до самого носа. От пледа пахло шерстью, деревом и еще лавандой, которую сыпали в сундуки от моли. И этот цветочный запах ничуть не раздражал.
Было почти хорошо.
— Успокоилась?
— Да. Извините.
Слезопад и вправду прекратился. Вот что Тисса за человек такой? Ей бы сейчас расплакаться, объяснений потребовать, но она ощущала странное умиротворение. Ей давно не было настолько спокойно. Тисса бы, возможно, всю жизнь просидела бы вот так. И еще голову на плечо положить можно.
А тан снова ленточку развязал.
— Я же говорил, не надо извиняться. — Он расплетал косу аккуратно, с видом сосредоточенным, точно дела более важного и не имелось. — Тем более когда ты ни в чем не виновата.
— А зачем вы мне волосы обрезали?
— Я?
Какое искреннее удивление. Тисса даже на секунду усомнилась, права ли она, подозревая тана. Но кто еще? Не Гавин же… и не Долэг.
— Захотелось, — признался тан. — Не думал, что заметишь.
Ну да… если бы еще от основания, она бы и не заметила. А вот прядь, от которой осталась половина длины, очень мешала при плетении.
— Мне… не жалко. Я могу сплести вам кайдаш. Это такое кольцо из волос… мама говорила, что на Севере так делают, когда… в общем, делают.
Тисса очень надеялась, что тан не будет выяснять, зачем делают кайдаш. Не рассказывать же ему, что тот, кто его носит, говорит всем, что обручен.
— Сплети, — тан запустил пятерню в Тиссины волосы, — если не сильно пострадают…
— Совсем не пострадают.
— Я никогда таких длинных не видел…
— Их никогда не стригли.
Даже в детстве, когда Тиссе случалось сбегать и возвращаться с полной косой репейника или набирать колючей череды, которую нянюшка выбирала по семечку, выравнивая пряди костяным гребнем, похожим на те, что подарила леди Изольда. Только они, конечно, куда как более роскошны. И все равно тепло не из-за роскоши, а из-за сходства.
— Леди Льялл говорила, что придется…
…и грозилась взяться за ножницы, если Тисса сама не образумится, но почему-то медлила угрозу исполнить. Наверное, не хотела пока тратиться на парики.
