Сиреневый ветер (СИ) - "Lillita"
— Ещё хоть одну жалобу услышу — выпорю на площади! Ещё две — будешь весь день стоять там на коленях, и каждый прохожий сможет приложить руку к выбиванию из тебя дури.
Исполнил ли Вильхен свои угрозы? Несомненно! И первую, и вторую. Такое воспитание принесло свои плоды. Ожесточиться только на девятом году жизни и без того достижение, достойное изумления, но чтобы идти дальше, нужно либо принять правила общества, либо его сменить. Алрефе в душе надеялся на второй вариант, лишь бы появился шанс поступить потом в университет другого мира, но пока оставался только первый.
После дня на площади пришлось пропустить неделю учёбы — даже демоническая регенерация, ускоренная внутренней магией, не могла за ночь залечить все побои настолько, чтобы Алрефе смог банально встать. За это время по школе уже распространились слухи об ученике, подвергшемуся настолько позорному наказанию.
Ещё занятия начаться не успели, как компания из четырёх демонов под смех и улюлюканье окружающих припёрла Алрефе к стенке прямо возле главного входа. Пока двое держали, третий потянулся сорвать одежду.
— Ой, да чего ты так зажимаешься, — усмехнулся он, разрезая мантию. — На тебя уже весь город насмотрелся.
Алрефе не вслушивался в слова — их заглушали мысли. Почему? За что? Он больше не тот болезный ребёнок, постоянно теряющий сознание. Не позорище для семьи магов, ведь колдовал лучше сверстников. Хорошо учился, никого не трогал, не разжигал конфликтов, не отвечал на провокации. Не просил ни сочувствия, ни помощи, справляясь со всем сам. Так почему его продолжали смешивать с грязью все, кому не лень? Почему он больше беспокоился об их возможных травмах, а не о своих?
«Когда у меня ничего не болело?» — вдруг подумал Алрефе. И не смог ответить. Сколько себя помнил, был или больной, или побитый. Даже с учётом регенерации с тела никогда не исчезали синяки и кровавые корки.
На протяжении этой недолгой жизни его валяли по полу, пинали ногами, швыряли куда только можно, били всем, что попадалось под руку. Морили голодом, кормили объедками. Вырывали волосы, выкручивали, ломали пальцы, давили, завязывали в узел хвост. Возили лицом по земле — и хорошо если только по ней. Вываливали на него мусор, выливали помои. Можно долго ещё вспоминать, на что хватало фантазии семьи и других учеников. Но ведь... Даже убогое ничтожество не заслужило столько издевательств и унижений! И он... Да, не обязан продолжать терпеть, когда к нему лезут.
Первые пять лет Алрефе физически не мог дать отпор, да и просто считал, что заслужил подобное отношение постыдной слабостью. Однако последние два года его всё чаще посещали мысли о действительной несправедливости такого отношения. И только сейчас мысли наконец перешли в действия.
Неожиданность случившегося только усилила эффект. Двое державших с криками отскочили, шокировано смотря на обожжённые руки. Того, кто потянулся снять остальную одежду, откинуло в четвёртого, который с насмешкой комментировал происходящее, стоя в стороне. Одной рукой придерживая спадающую мантию, Алрефе вытянул вперёд другую — над раскрытой ладонью повисла выведенная тьмой печать Плача. Разделившись на четыре, она отпечаталась на лбу каждого обидчика.
— Мне искренне жаль, что ваш уровень развития не позволяет понимать слова, — вздохнул он и, подхватив сумку, убежал.
Дальше от тех, чьи страхи пробудил. Этого же будет достаточно? Это же лучше, чем ранить? Нет. Не лучше. Насилие в любой форме остаётся насилием. Это знал Алрефе, это же знал и голос, хохотавший в голове. Так жутко — обычно смех выражает хоть что-то, даже если не радость, то хотя бы злость, превосходство, безумство... Но в этом не мелькало ни тени эмоций. Только чёрная пустота, промораживающая душу.
«Ты никогда не убежишь от своей сути. Можешь сопротивляться хоть до последнего вздоха, это не изменит того, что ты — порождение тьмы».
В этот день Алрефе решил прогулять занятия — и без того настроение испорчено, не хотелось ещё и выговор из-за порванной мантии получить. В Тельмон-шер не на что смотреть. Окружённый пустыней город, набитый низкими каменными зданиями. Выложенные брусчаткой улицы смотрелись однообразно и серо несмотря на цветные мозаики, украшавшие некоторые стены, покрашенные двери и оконные рамы, навесы из плотных узорчатых тканей. Всё меркло под лучами безжалостного солнца и от приносимого ветром сероватого песка. Дома богатеев выделялись башнями и куполами, но всё равно не разбавляли унылой в целом картины.
Шатаясь по городу, Алрефе набрёл на заброшенный дом. Два года назад все члены обитавшей в нём семьи умерли от проклятья, новые жильцы объявляться не спешили. Внимание привлекла слегка приоткрытая дверь. Алрефе остановился возле неё, в сомнении теребя рукава. Заглянуть или нет? Вдруг на самом деле внутри уже обосновался сомнительный контингент?
В недолгой схватке между здравомыслием и любопытством победило второе. Алрефе прошмыгнул за дверь и, ведомый предчувствием, направился к внутреннему садику, который к большому удивлению оказался не пустым и не запущенным: хмурый носатый мальчишка тоже лет восьми столь увлечённо возился с ядовитыми растениями, что не заметил нового гостя.
— Это ты здесь за всем ухаживаешь? — спросил Алрефе, держась на безопасном расстоянии.
Мальчишка вздрогнул от неожиданности и чуть не порезался ножом, которым подрезал куст. Вскочив на ноги, он насторожённо посмотрел на Алрефе, с заметным напряжением сжимая рукоять. Карие глаза встретились с синими. Мальчишка облизнул пересохшие губы и медленно кивнул.
Какое странное поведение. Задавая вопрос, Алрефе ожидал, что на него в лучшем случае наорут за то, что помешал или увидел то, чего не следовало. Тем более от другого ребёнка. Взрослых жизнь вынуждала научиться брать эмоции под хоть какой-то контроль, ведь не всегда с первого взгляда определишь, насколько опасен оппонент. Дети примерно равны по силе, но с годами всё легче поплатиться жизнью за грубость не по тому адресу.
— Если ты не должен здесь находится, то не волнуйся, я никому не расскажу. И саду вредить не буду.
— Почему я должен тебе поверить?
— Не должен, — согласный кивок. — Так же, как и другие. Даже моя семья из нас двоих выберет поверить тебе. К тому же, я тоже не должен сейчас здесь находиться. — Садик располагался на пару ступеней ниже уровня дома. Алрефе расстелил на них мантию и сел. — Стал бы я так долго ждать, если бы хотел навредить этому месту?
— Ты странный, — буркнул мальчишка, опуская нож.
— Разве? — спросил с искренним недоумением. — Нет-нет, странный тут скорее ты. Меня обычно называют выродком. Как тебя зовут? Я Алрефе.
— Олеонте.
Случайная встреча в саду заброшенного дома, которым Олеонте занимался втайне от семьи, стала началом странных отношений, которые Алрефе назвал бы дружбой, если бы знал тогда такое слово, а Олеонте — удобными. Когда имеешь дело с растениями демонического мира, помощь мага может оказаться очень кстати, особенно такого, который сам порывается сделать что-нибудь полезное и даже готов собрать на себя все шишки, если их засекут. А ещё не тыкает пальцем из-за нетипичного поведения.
Олеонте родился змеёй — тем, кто в сути своей оставаясь обычным демоном, хорошо прятал настоящие эмоции, тем самым создавая впечатление кого-то спокойного, может даже мирного и дружелюбного. Змеи часто появлялись среди северных демонов и очень редко — среди южных. Водиться с таким, значит всегда ожидать ножа в спину, ведь чем враждебнее настроена змея, тем меньше выдаст истинные намерения. Так что эмоциональные реакции Олеонте в будущем вполне можно счесть за признак сохранившихся близких отношений...
Подсознательно Алрефе понимал истинное положение дел: что это не дружба, а временное сосуществование, которое прервётся, стоит исчезнуть выгоде или появиться более привлекательному предложению. Понимал, но предпочитал жить, осознанно погрязнув в самообмане. Алрефе выдумал эту дружбу, чтобы сбежать от одиночества, почувствовать себя достойным таких простых вещей, как общение, общие увлечения, совместные прогулки. Грустно и смешно: восьмилетний ребёнок знал, как лечь, если у тебя кровавая каша на спине и сломаны рёбра, но впервые вёл нормальный диалог с кем-то, кроме себя, не боясь, что за следующее слово ударят.
