Карл Эвальд - Сиреневый куст
Обзор книги Карл Эвальд - Сиреневый куст
Карл Эвальд
Сиреневый куст
* * *
Отчаянная кутерьма происходила в сиреневых зарослях.
Кругом, казалось, было тихо, не слышно ни ветерка, а у куста сирени все ветки тряслись, как в лихорадке, каждый листик трепетал так, что в глазах рябило от этого мельтешения.
В полуденный зной прилетел зяблик и по привычке забрался было в укромную гущу листвы, чтобы соснуть немного: но веточка, на которую он сел, так тряслась, что он не мог сомкнуть глаз, и зяблик с перепугу упорхнул и перебрался на жёлтую акацию. Зяблик спросил у жены, что такое случилось, отчего почтённый сиреневый куст так разволновался, но та был я занята высиживанием яичек, и ей недосуг было давать объяснения. Тогда он спросил соседку-синичку, синичка почесала свою чёрную ермолку и загадочно покачала головкой.
— Я не понимаю лиственного языка, — сказала она. — Но там творится что-то неладное. Я это заметила ещё утром, когда залетела туда, чтобы пропеть свею песенку.
Синичка уселась на акации, и оттуда они вместе с зябликом вдвоём стали наблюдать за странным поведением сиреневого куста.
Все, что происходило с кустом, объяснялось тем, что взбунтовался его корень.
— Сидишь тут в потёмках как проклятый! Изволь, видите ли, содержать всю семейку, — ворчал корень, — знай работай один за всех. Все хотят есть — и листья, и ветки, и цветы. Мало того — ещё надо их всех поддерживать, иначе их давно сорвало бы ветром. А разве вспомнит хоть один из них меня, верного слугу? Кому из этих зазнаек придёт в голову, что другим тоже хотелось бы иной раз развлечься? Я все время слышу, как там наверху лопочут о весне, о солнышке и прочих таких вещах; а мне ведь ни на грош ничего этакого не перепадает. Я и не знаю толком, что это такое, мне только известно, что весной они как сумасшедшие накидываются на еду. Зимой-то все у нас приходит в равновесие, меня не обременяют непосильной работой, и я могу расположиться с удобствами. Но чуть повеет теплом, для меня начинается собачья жизнь. Скверно быть корнем!
— Эй, ты, там, под землёй, корень несчастный! Давай-ка уцепись покрепче, — заголосили ветки. — Подул ветер, начинается буря!
— Подавай нам наверх побольше пищи, чумазый корень! — шелестели листья. — Надо семью кормить, нас ещё много, нам надо расти.
Вслед за ними завёл свою песню хор цветов:
Мучит зной
День-деньской.
Пожалей нас,
Корень злой!
Брось сердиться,
Дай напиться
Нам водицы
Ключевой.
— Ну что я говорил? — проворчал корень. — Экий воз приходится тащить! Хватит, скоро с этим будет покончено. Пора и мне выйти к свету, пусть меня омывает дождик и греет солнышко, пускай все знают, что я не хуже других… Ну-ка, ветки, попробуйте без меня! Надоело мне на вас работать! Вам бы все щеголять, бездельники, а проку от вас никакого. Нынче у меня будет выходной. Попробуйте-ка сами поработать, а я отдохну!
— Это мы-то бездельники? — возмутились ветки. — Болтаешь сам не знаешь что, глупый корень! Уж мы-то не меньше твоего работаем.
— Вы работаете? — воскликнул корень. — И в чем же это выражается, позвольте вас спросить!
— Мы целый день напрягаем все силы, чтобы подставить листья солнечному свету, — отвечали ветки, — мы так и тянемся в разные стороны, чтобы им всем доставалось поровну солнечных лучей. Если бы ты мог выглянуть из-под земли, то увидел бы, какие мы натруженные и узловатые от натуги. Нет уж! Если ты не можешь без воркотни, то брани не нас, а листья — вот уж кто действительно бездельничает!
Корень задумался и в конце концов согласился, что сказанное ветками звучало вполне разумно. И тогда он обрушил свой гнев на зеленые листья.
— Думаете, я так и буду вам прислуживать? — забурчал он сердито. — Предупреждаю, что с первого числа я увольняюсь. Придётся вам тогда самим взяться за дело и начать работать. Полентяйничали, и хватит!
Тут и ветки не выдержали и тоже принялись кричать и браниться:
— Корень прав! А вам, листья, пора бы взяться за ум. Нам надоело таскать на себе захребетников.
И для пущей убедительности ветки сопроводили свои слова громким треском.
— Потише ты, чумазый корень! — прошелестели листья. — А вы, долговязые ветки, не больно-то важничайте. Ишь как раскричались! Уж лучше бы помалкивали, а не то все узнают, какое вы дурачьё. Неужто вам невдомёк, что и у нас есть работа, которую мы выполняем точно так же, как вы свою?
— Так и быть, послушаем, — сказали ветки, вытягиваясь в струнку.
— Послушаем, — сказал корень самым скрипучим голосом.
— Неужели вы до сих пор не знали, что наше дело — готовить пищу? — зашелестели листья. — Неужели вы думаете, что приличная публика согласится есть в сыром виде продукты, которые корень добывает из земли и отправляет наверх по веткам? Нет, сначала они поступают к нам, а мы стряпаем кушанье в печке, которая обогревается солнечными лучами, и подаём к столу готовое блюдо. Ну как? Есть от нас польза или нет?
— Пожалуй, — согласились ветки и от смущения захрустели пальцами. — Наверно, вы в чем-то правы
Затем ветки растолковали услышанное корню, до которого эта новость не сразу дошла, и он признал, что это звучит убедительно.
Немного погодя листья опять зашуршали:
— Уж если вам хочется кого-то бранить, отчего вы не выбрали цветов? Они из нас самые нарядные, расселись на самой верхушке и заняли место под солнцем.
И какие у них обязанности? Может быть, вам это известно, а мы что-то ничего об этом не слышали!
— Верно! — воскликнули ветки. — Вот где засели бездельники!
— Верно, верно! — забормотал корень. — Но мы этого больше не потерпим. А ну-ка, извольте отчитаться перед нами, ленивые щеголихи! Для чего вы нужны? С какой стати мы все должны на вас трудиться?
Гроздья цветов закачались на ветках, распространяя вокруг благоухание. Трижды пришлось остальным повторить свой вопрос, прежде чем цветы отозвались песней:
На солнце мы млеем,
Мечты мы лелеем.
— Ну, это и так видно! — сказали листья. — И это вы называете работой?
Но цветы снова запели:
На солнце мы млеем,
Мечты мы лелеем
О солнечном свете,
О вечном тепле.
Пусть нежатся корни
Во влажной земле,
Чтоб снова из чёрной и мягкой земли
Тысячи новых цветов проросли.
— Какой вздор! — прошептали листья.
— Какой вздор! — повторили ветки.
— Вздор! — проворчал корень, после того как ему все растолковали.
И все согласно решили, что стыд и позор трудиться на таких лентяев. И тут поднялся треск, и шелест, и хруст, и шорохи и кряхтенье, и воркотня; словом, из-за общего возмущения случился большой шум и переполох. Но цветы только посмеивались над спорщиками и пели:
Корень, ворчи, шелести, листок,
Весел всегда только я — цветок,
Полно вам, ветки, меня пугать,
Я никогда не устану мечтать.
Лето кончилось, и наступила осень.
Молоденькие зеленые веточки оделись по-зимнему. У листьев же не было зимнего пальто. Им это было очень обидно, они сердились и со злости заболели желтухой. Поболели и умерли. Один за другим они опали и засыпали землю, которая служила жилищем старого сварливого корня, толстым ковром.
А цветы давным-давно ушли с весёлого пира. Там, где они раньше красовались, теперь торчали какие-то странные некрасивые бляшки, которые шуршали, когда налетал ветер. А когда первая зимняя вьюга потрепала сиреневый куст, они облетели, и теперь на нем торчали только голые ветки,
— Ох-хо-хонюшки! — вздыхали ветки. — Сейчас мы с радостью поменялись бы с тобой местами, чумазый корень. Хорошо тебе живётся в тепле под землёю.
Корень ничего не ответил, он был озадачен непонятным явлением. Рядом с собою он обнаружил какую-то странную штучку, и было совершенно непонятно, что же это такое.
— Кто ты такой, карапуз? — спросил корень, но тот ему не ответил.
— Надо отвечать, когда тебя спрашивает почтённая особа, — упрекнул корень. — Ведь мы — соседи, поэтому надо бы познакомиться.
Но странное создание так ничего и не сказало, и корень всю зиму ломал голову, стараясь угадать, кем был этот субъект.
Весной создание начало разбухать, превратилось в толстяка, и вдруг из него высунулся острый зелёный росток.
— Здравствуй! — сказал корень. — Поздравляю с весенним теплом! Быть может, теперь ты соблаговолишь ответить на тот вопрос, который я задавал тебе полгода тому назад, — с кем я имею честь беседовать?
— Я — грёза цветка, — ответило существо. — Я — семечко, а ты — дурень.
Корень обдумал эти слова. На «дурня» он не обиделся, такая уж судьба у корня, что все его ругают. Вот только «грёза цветка» показалась ему чем-то невразумительным, поэтому он попросил соседа разъяснить ему это понятие.
— По-моему, земля ещё слишком твёрдая, чтобы мне пробиться наружу, — сказало семечко. — Поэтому я могу с тобой поболтать. Видишь ли, летом, когда ты поскандалил с цветами, я было спрятано в глубине цветка, мне были слышны ваши споры. Ну и потеха была, ей-богу, но мне приходилось помалкивать, сам понимаешь — молодо-зелено!
