Алекс фон Готт - Белый Дозор
— Вот так и живем, — совсем по-взрослому вздохнул Василий. — У меня вся жизнь — река. Как навигация — я малость зарабатываю: бабка самогонки нагонит, а я наберу банок, бутылей, в бидон здоровенный самогонки налью, на тачку всё это дело — и бегом на реку. Кто мимо плывет, на баржах в основном, так «подплывайте, люди добрые», как говорится. Они на берег, а я тут как тут со жбаном своим да с половником: пойло бабкино по банкам да по бутылкам разливаю. А как посуда кончается, так меняю пластинку: «Подходите, мол, со своей тарой». Самогон у бабки получается такой крепкий, что кого хочешь с ног валит. Вот с этого мы с ней и живем. А которые урки расконвоированные, на поселении, полосатики, мать их, так те вообще ничего платить не хотят, себя «в законе» считают. Меня столько раз били да грабили, что я уже и со счета сбился. У нас здесь много таких, откинувшихся. Эти, которые баб ваших увели, они под Мозгом ходят…
— В каком смысле? — удивился Велеслав.
— Ну, у их старшого такая кличка, — нетерпеливо пояснил Василий. — Непонятно, что ли? Их так и называют «Безмозглые». Ваш один, который помоложе, так тот с ними биться пробовал. Храбрый мужик. А второй, который на кощенита похож, мелкий, так тот, наоборот, просил, чтобы его не трогали, мол, «забирайте девок, берите всё, а меня только не бейте». Но они его всё равно вдарили.
— Яромир, — Велеслав скрипнул зубами. — Жалкая мокрица, а не Дозорный.
— Безмозглые — они вообще скоты отпетые, — продолжал Василий. — Тьфу! Даже рассказывать тошно! — только и махнул рукой парнишка. — В прошлый год выборы были куда-то там, так к нам сюда, на белом теплоходе, целый агитационный круиз из района заплыл. И вот эти, медведь их задери, Безмозглые, к которым я вас веду, их ночью ограбили подчистую! Ограбили, и в тайгу на месяц — ширк! Мильтоны на вертолете прилетали: искали, искали, никого не нашли, у меня всю самогонку вылакали, арестовали двух наших малолеток, которые на учете да на условных сроках сидели, всё на них повесили и улетели. Вот так и живем, — голосом, полным лютой безнадёги, вновь повторил художник.
— Так это банда страшная, что ли? Самая что ни на есть кошмарная? — вкрадчиво спросил Велеслав, улыбаясь чему-то одному ему ведомому.
— Ну, конечно! Банда и есть, — кивнул парнишка. — Шакалы! Вон там они кучкуются, у Боряна в хате. Борян — это тот самый, который Мозг. Он у них вроде тебя, пахан и есть, значит, — пояснил Василий. — Я дальше не пойду. Узнают, что я вас навел-привел, так нас с бабкой заживо, прямо в избе и спалят.
— Да ладно тебе, — успокоил его Велеслав и ласково потрепал по макушке, от чего парнишка, к такому обращению не привыкший, недовольно дернулся, но Велеслав этого как будто не заметил. — Ты не бойся, а иди с нами. Я так полагаю, что тебе бояться больше некого будет.
— Вы чего, крутые, что ли? — растерянно спросил Василий. — По вам вроде не заметно. Да тех ваших вон как отделали Безмозглые. Как не убили только?.. Не, вы не крутые, — насмешливо поглядев на небольшой отряд Дозорных, повторил он, — а вот, что дурачье вы, так это видно. Я ж тебе говорю, Безмозглые — это урки реальные, убивцы. У каждого по нескольку отсидок. Да они вас на ремешки для часов порежут!
— Не порежут, — вмешался в беседу Навислав. — Давай спорить?
— Да ну вас к… — ругнулся парнишка. — Я здесь постою, мне охота посмотреть, что это будет. Я хоть бабке расскажу потом, а как перебьют вас, то мне всё выгода, — он принялся загибать пальцы: — Во-первых, мильтоны снова на «вертушке» прилетят, так? Так! Прилетят и перепьются моей самогонкой. А во-вторых, вас поминать станут, а за упокой души рабов Божиих, как не выпить? Не, братва, давайте уж вы без меня. Вы мне ничего не должны, и я вам ничем не обязан. Идет так?
— Трус ты. А мы думали, ты не такой, — подзадорил парнишку кто-то из отряда и попал, что называется, не в бровь, а в глаз. Василий сразу весь собрался, ожесточился, зыркнул недобро.
— На слабо меня решили взять? А мне не слабо. Пошли!
До ничем не отличавшейся от прочих, почерневшей, крытой ржавым железом избы — настоящей бандитской малины, где Мозг со своими отмороженными подельниками вытворяли, бывало, чёрт знает что, оставалось около сотни метров, когда глазастый Навислав заметил, что забор-штакетник, окружавший избу (мало того, что возле него собрались собаки со всей округи), выглядит как-то… странно. Он получше всмотрелся и от изумления присвистнул:
— Ничего себе. Вы это видите?
— А что там? — отозвался Велеслав.
— Да забор-то!
— Ну, забор как забор. Самый что ни на есть обыкновенный. Горшки какие-то на штакетинах висят, так это обычное дело. Правда, собаки почему-то прыгают и лают, как бешеные, а так вроде ничего особенного.
— Это не горшки, брат мой, — со смехом прокомментировал Навислав. — Это совсем даже не горшки. Ну что, Вася, художник ты наш, самородок самогонный, говорили мы, что бояться тебе больше некого? А ты не верил. Вот, полюбуйся. Это не горшки, это бошки. Головы! Восемь штук. Пойдем-ка, подойдем поближе. Не те ли это самые Безмозглые? Узнаешь кого-нибудь?
Штакетник был утыкан мастерски отрубленными (судя по ровной линии среза шеи) человеческими головами. Вблизи стало понятно, что головы эти принадлежат восьми мужчинам, при жизни, судя по их отвратительным рожам, не отличавшимся добротой нрава. Василия от страха словно парализовало, он молча смотрел на созданную невесть кем ужасную инсталляцию, достойную лучшего из фильмов ужасов.
— Борян… Мозг, — прошептал художник, показав пальцем на самую отталкивающую, истинно звериную, оскаленную и злобную морду. — Это его башка. Ничего себе, ну и дела. Это кто ж их так отделал-то, а?
Велеслав ударом ноги распахнул калитку, осмотрел двор и от увиденной картины расхохотался. В палисаднике, что перед избенкой, стояли козлы. Те самые, на которых обычно пилят дрова. У козел, вооружившись двуручной пилой, дружно работали певунья Всеведа и Марина-Нежива. Вот только пилили они не бревна, а человеческие тела. Перепиливали ноги в коленях, затем у бедра, потом торсы пополам. Как только та или иная часть тела падала на землю, женщины поочередно поднимали ее и бросали за забор, псам на съедение. Те, совершенно озверев от теплой крови и свежей человечины, надсадно выли и вырывали добычу друг у друга. Над собачьей сворой висел красный туман.
— Кощей вам в помощь, матушки, — произнеся ужасное приветствие, с вежливым поклоном приветствовал женщин Велеслав. — Мы вот, извольте заметить, спасать вас пришли, а вы как будто делом занимаетесь? Вы тут, кхм-кхм… пилите!
— Да вас пока дождешься, раньше в гроб уляжешься, — сердито ответила Всеведа, сдувая прядь волос со лба и примеряясь на очередной ноге, где сподручней будет начать распил.
— Мы женщины добрые и сердобольные, между прочим. Вот собачек решили покормить свежатинкой, — подхватила Нежива, — заодно с пилой размяться, на свежем воздухе, а то кровь в жилах застаивается от холода. И ведь говорили мы этим придуркам…
— Причем вежливо говорили, уж как только ни уговаривали! — добавила Всеведа. — Мы девушки приличные, образованные как-никак…
— Вот-вот, — согласилась Нежива, — говорили мы им: «Оставьте вы нас в покое, мы не по этой части, вам с нами не понравится, у вас это… так сказать…»
— Возбудиться у вас, мужички, не получится, — рассмеялась Всеведа. — А они всё про свое. Ребят наших отлупили, нас лапали, да так больно! Притащили сюда…
— А что ж вы их сразу-то не порешили? — озадаченно почесывая затылок, спросил Навислав. — Зачем надо было позволять тащить себя в этот притон разбойников? — Он критически осмотрел убогую обстановку вокруг.
— Как говорят американцы, опыт дороже всего, — с серьезным видом заявила Марина. — Черная Госпожа, живущая во мне, поначалу никак себя не проявляла. Я, если честно, до того испугалась, что я совсем одна, что она меня оставила, даже говорить не могла. А потом ведь напали-то всего четверо, а еще четверо их здесь поджидали. Так что мы уж всех сразу. Только они нас сюда притащили, только калитку за собой прикрыли, Госпожа явилась во всей своей силе. Знаете, это невероятное ощущение — носить в себе частицу ее сущности. В этот раз было вовсе не так, как тогда, у больницы, когда она остановила сердце того жалкого червяка. В этот раз я выросла…
— Прости, родная, что перебиваю, — не вытерпела Всеведа. — Жаль, что вы этого не видели! Она стала выше ростом раза в три или в четыре, настоящая великанша! И эти змеи на голове вместо волос и руки… Сколько у тебя было рук, Марина?
— Я точно уже и не вспомню, — улыбнулась та. — Кажется, три пары. Пара моих, обычных, и две пары таких жилистых, костлявых. Они вышли прямо из спины, вот отсюда, — она обняла себя, прикоснулась к своей правой лопатке, — и вот отсюда, — дотронулась до левой. — И пальцы на них были такие длинные и острые, словно копья. Господа насильники от такого зрелища, мягко говоря, остолбенели. Тут-то мы с Всеведушкой сразу прекратили изображать беспомощные жертвы. Вы бы видели, что тут было! Черти ведь, а не люди, натуральные черти, а всяк перед смертью Бога помянул, перекрестился… Чудеса прямо! А Всеведа топором орудует, словно индеец Чингачгук! Она его кидает из любого положения и всякий раз попадает, что называется, в десятку.
