Алекс фон Готт - Белый Дозор
— Что, Родимир, не спится? Вижу, ты хочешь забросать меня вопросами? — как всегда, очень дружелюбно улыбаясь, спросил его Вышата. — Присаживайся напротив, только прежде принеси пару охапок этой ужасной растительности.
— Лошадки ее не больно-то жалуют, — Лёша положил возле костра целую копну жесткой, напоминающей проволоку травы.
— Всё ее достоинство в том, что она долго и бездымно горит. — Вышата подбросил в угасающий костерок немного травы, и огонь весело вспыхнул с новой силой. — Так что ты хотел бы узнать?
— У меня есть ответ насколько краткий, настолько же и глупый. Всё. Вот что я хотел бы узнать у вас. Всё и обо всём. Но прежде всего, мне очень хочется знать, что с моей матерью?
— Этого я не знаю, я ведь уже говорил тебе и сейчас повторяю вновь, — пожал плечами Вышата. — В мире Яви сейчас царит страшная паника и полнейшая неразбериха. Всё гораздо хуже, чем во время последней и самой страшной войны. Тогда была хоть какая-то организация и не было того, что есть сейчас: страшного мора, эпидемии, от которой нет спасения.
— Но что же это? Откуда в наше время мог взяться подобный вирус? Он не мог мутировать самостоятельно, значит, кто-то его создал и выпустил на свободу, — со знанием дела прокомментировал Лёша. — По вашим словам получается, что там, — он ткнул большим пальцем руки назад, через плечо, туда, где, по его мнению, осталась воронка перехода, — творится сейчас настоящий кошмар. Что? Неужели всё настолько ужасно?
— Даже ужасней, чем ты можешь предположить, — очень серьезно ответил кудесник. — А что касается личности автора смертельного вируса, то я думаю, мой ответ очень сильно тебя расстроит.
— Что вы хотите этим сказать? — похолодел Лёша.
— Автор ты, — лаконично ответил Вышата и подбросил в костер еще немного травы.
— Простите, но вы отдаете себе отчет в своих словах? — Алексея начала бить нервная дрожь. — Как я могу быть, по вашему выражению, «автором», если мой препарат — это стабильное вещество, которое никак не может вызывать смертельный исход, а предназначено совершенно для противоположной цели?
— Его тайком испортили, — последовал еще один лаконичный ответ.
— Вот как? И кто же это сделал?
— Твой заместитель с лягушачьей фамилией, по наущению моего заклятого недруга Невзора. Препарат нагрели, он изменил свои свойства, ты думал, что вылечишь с его помощью близкого человека, а он мало того, что умер, так еще и стал тем источником, от которого зараза распространилась повсеместно. И поверь мне, всё это именно так и никак иначе.
Лёша закрыл лицо руками и словно обмер: сидел не шелохнувшись, пытаясь осмыслить только что услышанное им от Вышаты. Наконец, бессильно опустив руки, он тихо сказал:
— Лучше бы я умер, чем знать всё это и с этим жить. Зачем вы меня выходили?
— Никогда и никому не желай смерти, — Вышата в назидание поднял указательный палец. — Никому и никогда. И тем более — самому себе. Дело это распоследнее и никуда, поверь мне, негодное. Человек стремится жить — это его основное свойство, а в Навьем Посмертии ты уже был, и стремиться туда сознательно — значит, расписаться в том, что ты больше не человек, а так… Некое существо без свойств.
— Но почему именно я? Почему я?! — вскричал Алексей, и Вышата приложил указательный палец к губам: знак тишины.
— Ты Родимир и ты избран.
— Когда, кем, для чего?
— Видишь ли, мой дорогой, есть вопросы, ответы на которые ясны и понятны. Надо лишь немного поразмыслить. Но мы порой не смыслим ни аза в том простейшем, что касается нас самих. Я тебе отвечу, изволь. Ты не такой, как все, вернее, как многие. Ты не эгоист до мозга костей, ты принадлежишь к почти вымершему племени идеалистов и неисправимых романтиков. И, создавая препарат, ты думал прежде всего не о славе, не о деньгах, а о благоденствии всего человечества. А это желание уже не вполне человеческое. Боги управляют миром, делая его таким, каков он есть: несовершенный, на первый взгляд, но гармоничный. Ты же своим желанием продлить жизнь человеческую и превратить ее в более чем вековую по длительности залез, вульгарно выражаясь, не в свои сани. Не все боги добры к людям, как ты догадываешься. Поэтому ты был избран орудием в руках Навьих сил. Поэтому после падения самолета именно Навь пыталась забрать тебя, ведь ты оказался ее слугой, пусть и против собственной воли, пусть и по незнанию. Я понимаю, что звучит это ужасно, но так оно и есть.
— Вы хотите сказать, что эпидемия и так бы началась?
— Возможно, что и не эпидемия, а, скажем, война. Возможно, что в другое время. Но всё равно, что-нибудь да началось бы, и для запуска всего этого был бы избран если не ты, то кто-то другой.
— Как Гитлер? Его тоже избрали?
— Разумется! Но тот был совсем беспросветно черным и навьим. И поэтому у него не вышло. Навий выбор оказался не из лучших, и Гитлер не смог разрушить паритет двух сил: Нави и Прави, Света и Тьмы. Не смог разрушить мировую гармонию чистым злом своих деяний. Его ошибка в его однобокости, в приверженности исключительно Черному и Кощному. С тобой же всё иначе. Ты романтик, идеалист и добряк. Навь посредством колдуна Невзора и с помощью этого негодяя — твоего заместителя, выражаясь примитивным языком, подставила тебя, сделав ответственным за гибель всего человечества. Я же служу Прави, Свету, поэтому я спас тебя.
— И всё же мне не вполне понятно, зачем вы это сделали?
— Для того, чтобы ты сумел всё исправить. Согласись, что лучшей кандидатуры я не смог бы найти, — невозмутимо отвечал Вышата, протягивая руки над огнем, и пламя так и ластилось к нему, словно кошка или собака ластятся к хозяину, их кормящему. Язычки огня плясали между пальцами кудесника, не обжигая, а лишь согревая его.
— Исправить, но как? Там, куда мы идем, есть лаборатория? Есть штат сотрудников, который ее обслуживает?
— Ну уж, нет, — Вышата дернул своей седой головой, и словно горсть серебряных колокольчиков рассыпалась, зазвучала в тишине хрустальным перезвоном, — нет там никакой лаборатории и в помине. Знаешь, ведь дело не в пробирках и ретортах, дело куда серьезнее, чем ты можешь себе представить. Ты должен будешь доказать, достоин ли ты…
Вышата замолчал. Алексей терпеливо ждал, что кудесник вот-вот всё ему объяснит, но тот продолжал молчать.
— Так чего же я должен быть достоин, по-вашему? — не вытерпел Лёша. — Скажите же мне наконец, прошу вас! Я и так на грани полнейшего срыва после всего, что вы мне сейчас рассказали!
— Достоин встать во главе Белого Дозора, Родимир, — очень серьезно ответил Вышата и впервые с начала разговора посмотрел Лёше прямо в глаза. И Алексей словно окунулся в теплое, ласковое море василькового цвета. Такое море, наверное, есть где-нибудь на райских курортах Южного полушария.
— Первое испытание ты прошел, — продолжил кудесник. — Ты сам попросил дать тебе оружие. Это даже лучше, чем можно было ожидать. Боригнев сказал, что наука обращения с мечом дается тебе на диво легко.
— Ему видней, — смутившись, ответил Лёша, который не далее как сегодня выбил меч из рук своего учителя, чем смутил Боригнева, и тот, придя в себя от удивления и неожиданности, показал ученику сразу два поднятых больших пальца, мол, молодчина, выйдет из тебя толк.
— Ну, он лукавить не станет. У нас таких нет, особенно среди ратников. Они народ честный и бесхитростный. Есть еще одно испытание, Родимир. И оно, пожалуй, самое сложное. Оно сложно не только для человека, но и для существа более высшего, чем человек, то есть для Бога. В том, как проводить это испытание, кроется причина наших разногласий с Живосилом, и поэтому я услал его, дабы не спорить с ним до хрипоты при ратных людях. Это пагубно отражается на авторитете, — усмехнулся Вышата. — Но до этого испытания тебе еще далеко. Сперва поживешь какое-то время в Белом Городе, познакомишься с новым для тебя миром, станешь его частью, и вот тогда, когда тебе будет казаться, что ты готов для всего и всё, что нужно знать, тебе известно, вот тогда мы и испытаем тебя, Родимир. Не обессудь, но такова природа вещей.
— Загадки, тайны… А есть ли время для всего этого? — вскипел Алексей, но Вышата с укоризной на него посмотрел и ответил:
— Ты же в Безвременье, дорогой мой. Вот видишь, совсем ты еще и не готов. Не торопись, сынок, всему свое время.
Примечания
1
Здесь и далее, кроме одного, тексты Майи Котовской.
2
Текст Ирины Богушевской.
