Майкл Роэн - Кузница в Лесу
Итак, кузнец, доволен ли ты теперь или до сих пор сомневаешься в теплоте оказанного приема?
Элоф учтиво склонил голову перед невидимым собеседником.
— Я был бы неблагодарным, о Повелитель Леса, если бы не поверил, что ты хочешь, чтобы я остался и был счастлив. Однако, когда я забрел в твои владения в далеких Западных Землях, ты сначала велел мне и моим спутникам уйти. Почему… или мой вопрос оскорбителен для тебя?
Вода чуть громче зажурчала по гальке на отмели, где купалась стайка мелких птиц.
Нет. Твое любопытство оправдано. Я заметил в тебе нечто… нечто, заставляющее тебя казаться другим, не таким, как ты есть на самом деле.
— Как это понимать, Повелитель Леса?
Можно ли свести глубину моего видения к слабым мыслям людей? Журчание ручья на время утратило голос, по поверхности воды кружились опавшие листья. Скажем так, большинство людей… отбрасывают тени в моем разуме. Некоторые из них более светлые, некоторые темнее. Но ты похож не на тень, а скорее на переменчивое мерцание в глубинах Леса. Очень похож, ибо Лес — это мой разум.
— Тогда зачем бояться меня в твоих глубинах? — смело спросил Элоф. — Ведь там бродит много более темных теней, чем я.
Листва тревожно зашелестела, ветви деревьев наклонились и отбросили темные тени на кузницу.
Тогда я не знал, что ты кузнец, среди людей. Чувствуя силу, живущую в тебе, я принял тебя за элементаль, одну из младших Сил, странствующую по Лесу без моего разрешения и, возможно, представляющую угрозу для моего народа. Этого я не мог потерпеть. Ты должен понимать, ведь ты встречался с некоторыми из многих… с жителями реки и озера, а также с Охотой.
— Но их присутствие терпимо для тебя? Они забрали многих моих спутников, как хороших людей, так и дурных. Зачем ограждать свои владения такими ужасами, если, как ты говоришь, все люди одинаково желанны для тебя?
Вода забурлила, свиваясь в водовороты; ее голос стал более мощным и глубоким.
Ты смел, кузнец, коли препираешься с одной из Сил, и не меньшей среди других. Если бы я был настроен так враждебно, как ты подозреваешь, стал бы я отвечать тебе? Я даю убежище таким существам по двум причинам, но главное — из жалости.
— Из жалости?
Именно так. Где еще они могут жить? Эти существа и многие другие, с которыми ты, к своему счастью, не повстречался, имеют свои потребности и образ жизни, совершенно чуждый тебе. Во внешнем мире, в мире людей их дни давно миновали; они пережили свою цель и предназначение в мироздании, однако привыкли к своему бытию и страшатся неизбежных перемен. Это я оправдываю, ибо знаю, сколь тяжкими могут быть подобные перемены. Некогда этот мир был лесным миром, кузнец, — до того, как пришло время людей. Под моими деревьями я даю кров многим живым существам, и они охраняют границы моего царства. Поистине, я нуждаюсь в охране. Ибо хотя я желаю людям добра, но не могу позволить им в расточительном невежестве опустошать мою землю, которая однажды станет их надежнейшим убежищем. Альфар любят своих детей, но позволяют ли они им играть с огнем? Если бы у меня не было Стражей, деревья были бы вырублены на дрова или для строительства человеческих жилищ, а животные истреблены охотниками. Весь древний цикл изобилия распался бы на части, хотя он может прокормить всех. Пока что мне приходится подвергать опасности небольшое количество жизней, чтобы потом, когда люди подойдут к последней черте своего безрассудства, дать им приют там, откуда они вообще не должны были уходить — в объятиях природы. Тогда я открою свои границы и приму всех. Возможно, это время настанет уже скоро. Мне понадобятся великие лидеры, такие как Корентин, твой друг Керморван и леди Иле от своего народа. И если я не ошибаюсь в тебе, ты тоже будешь среди них. Поразмысли об этом во время своих трудов!
В тот вечер, когда Элоф спускался к лесному замку по склону холма, он увидел цепочки факелов, вьющиеся среди деревьев внизу. Он догадался, что охотничьи отряды возвращаются к празднеству, которое должно было состояться следующим вечером, и поспешил навстречу, пока они складывали свою добычу на зеленой поляне перед воротами. Рок и Иле бурно приветствовали Элофа, и ему пришлось стерпеть немало шутливых упреков в лености и неповоротливости до тех пор, пока он не рассказал им о кузнице. У них, в свою очередь, было что рассказать ему: они встретились с другой группой охотников, среди которых был Морейн, прославленный бард, тоже возвращавшийся на праздник.
— Хотя он не больно-то хотел возвращаться, пока я не рассказал ему о Керморване, — добавил Рок. — И кто бы стал винить его? Он ведет прекрасную беззаботную жизнь среди альфар, Элоф. Тебе надо как-нибудь попробовать!
Элоф улыбнулся.
— Может быть, я попробую, и скоро. Не хочешь ли поохотиться со мной за металлами в горах, как в старые дни? А ты, Иле? Мне почему-то кажется, что ты не будешь возражать.
— Где бы ты был без меня! — рассмеялась она. — У людей глаз не наметан на рудные жилы, если они не выходят на поверхность. Посмотрим, смогут ли альфар побить дьюргаров на охоте за этой дичью!
Рок фыркнул.
— А я, как обычно, буду тащиться следом и набивать заплечный мешок. Но сейчас ничто не встанет между мною и ужином, кроме доброго купания. Пошли!
Весь тот вечер и следующий день двор бурлил от оживленных приготовлений к празднику. Элоф начинал подозревать, что обитатели лесного чертога с нетерпением ожидают подобных торжеств не только из-за перерывов в монотонности бытия, но и из-за возможности хотя бы ненадолго избавиться от невыносимого груза воспоминаний. Прошло немного времени, прежде чем его подозрения подтвердились. С приближением ночи вино, музыка и танцы слились в один непрерывный поток ритуального веселья. В этом вихре перемен странные обитатели лесного чертога могли забыться и растворить мучительный ход мысли в сложных движениях танца, развеять боль истинных чувств в перипетиях коротких увлечений, переходя от одного партнера к другому так же беззаботно, как мотыльки-однодневки, пляшущие над водой. Корентин не принимал деятельного участия в торжествах, но сидел во главе стола, всем своим видом излучая радушие и доброжелательность.
Лишь бард Морейн находил мало радости в происходящем, хотя на празднестве звучало много его песен. Это был долговязый старец с косматой гривой седых волос и длинной бородой, хотя лицом и осанкой он выглядел едва ли старше Корентина, рядом с которым сидел. Но Морейн более не нуждался в этой чести; он беспокойно теребил свою мантию и не разговаривал почти ни с кем, кроме Корентина и Стражей, прислуживавших ему. Его светло-голубые глаза рассеянно смотрели куда-то вдаль, а при многочисленных комплиментах в свой адрес он начинал недовольно втягивать и выпячивать свои полные губы. В самый разгар торжеств Корентин церемонно представил Морейна путешественникам; лишь после того, как взгляд барда упал на Керморвана, его глаза стали блестящими и осмысленными, а его поклон был глубоким и почтительным.
