Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать
— Книги не бывают мертвы. Если они настоящие. Они — воплощение человеческого бессмертия.
— Пусть так… Но люди — те, кого мы любим, — единственное, что имеет настоящую ценность.
Эдгар покачал головой. Очень хотелось сказать, что в отличие от людей книга не предаст, не оскорбит лишь за то, что не вышел происхождением, и не проклянет за чужой грех. Но незачем открывать душу перед этой чужой девочкой, выросшей в холе и неге. Все равно не поймет.
— Не веришь… — сказала она. — И не поверишь. Пусть так. Ступай — время обеда. Отдохни. Через два часа жду тебя здесь — и оденься для верховой прогулки. Должна же я исполнить долг гостеприимства и показать тебе столицу. И окрестности.
— Принцесса…
— Я так хочу. Разве этого недостаточно?
— Как прикажешь, государыня.
— Ступай.
Эдгар слышал, что многие, поспав днем, до вечера теряют бодрость и ясность ума. К счастью, самому ему никогда не доводилось испытывать ничего подобного. Вот и сейчас короткий полуденный сон не только освежил, но и привел в порядок мысли. Незачем принимать близко к сердцу все, что скажет принцесса. Купеческие сынки проверяли учителя на прочность, подкладывая на лавку колючки. Принцесса — роняя в душу колючие семена сомнения. Ничего из ряда вон выходящего. Отнестись как к очередному диспуту, и только.
Как и было приказано, через два часа он стоял у беседки. Менять наряд Эдгар не стал: повседневная одежда годилась как для занятий, так и для верховой прогулки. А вот принцесса не только стянула волосы в косу, но и переоделась, сменив утреннее платье на то подобие мужской одежды, что носили белонские девушки в таких случаях. Рубаха тонкого шелка, перепоясанная широким кушаком, заправленные в высокие сапожки штаны, легкая безрукавка, надетая скорее для того, чтобы избавиться от нескромных взглядов, нежели для тепла: лето хоть и подходило к концу, но до прохладных дней было еще далеко. Будь Эдгар более самоуверен, он бы, пожалуй, заподозрил, что безрукавка надета только из-за него. Вчера он разглядывал принцессу довольно бесцеремонно, а тонкий шелк слишком откровенно обрисовывал то, что полагалось бы скрывать. Но самоуверенным ученый не был, а потому подумал об утренней нотации. Как там сказала принцесса — предпочитает удобство внешнему лоску или наоборот? Хорошо, посмотрим.
Одежда принцессы сделана из дорогих тканей: шелковая рубаха, штаны добротного льна — забавная, правду говоря, вещь. Но крой выглядел простым. Вышивка не блестела ни золотом, ни серебром, да и сам орнамент лишь узкой полосой окаймлял ворот, рукава и подол: кажется, местные суеверия считали такую вышивку чем-то вроде оберега. Ни золота, ни дорогих камней — впрочем, тут, похоже, носили драгоценности только по особым случаям, не то что при дворе герцога. Появиться там без перстней, серег, тяжелых цепей и драгоценных заколок на плаще, не говоря уж о мелочах вроде браслетов, считалось дурным тоном. На принцессе же из по-настоящему драгоценных вещей были лишь шелковые перчатки, расшитые мелким бисером. Да и те, скорее всего, надеты лишь для того, чтобы не испортить руки поводьями. Единственное украшение — алая лента в косе. Ну и скажите на милость, какие выводы можно сделать, даже разглядев одежду до последней ниточки? То, что девушка знатна и богата? Так это известно и так. А о чем еще можно подумать? Впрочем, подобная манера одеваться напомнила брата. Тот тоже не любил блеска, но при этом подчеркнутая скромность одежды стоила немалых денег — в этом Эдгар убедился во время приснопамятных посещений портного. Он улыбнулся воспоминаниям и поймал себя на мысли, что на какой-то миг чужая девчонка показалась неожиданно близкой — лишь потому, что померещились черты родного человека. Эдгар отогнал наваждение и пошел за принцессой туда, где их ждали оседланные кони. И охрана. Три рослых воина в кольчугах под кафтанами.
Эдгар подумал, что хлеб телохранителей наверняка несладок: сам он ни за какие коврижки не согласился бы по такой погоде париться в поддоспешнике и кольчуге. Мимолетно подивился, что среди сопровождавших принцессу не было ни одной женщины, потом вспомнил, что здесь считается зазорным сторожить целомудрие девушки. Надо как-нибудь выбрать момент и рассказать Талье, что после того, как та приедет к жениху, подобные прогулки будут заказаны. Только в сопровождении мужа или почтенной женщины. И уж никак не с четырьмя мужчинами, пусть даже все они лишь прислуга. Конечно, нравы в Агене куда более свободные, нежели в столице. Но супруге герцога — впрочем, пора бы отвыкнуть называть его герцогом — королеве едва ли будут дозволены подобные вольности. Еще, пожалуй, нужно будет испросить аудиенции у короля и сказать ему, что принцессе нужна учительница этикета. Потому что девушка неизбежно начнет спрашивать, а Эдгар знал лишь то, что касалось его самого. У дамского этикета несомненно есть свои тонкости, неведомые мужчине, к тому же простолюдину. Так что нужна дама, и из хорошей семьи. Возможно, кто-то из будущих фрейлин — впрочем, это решать не ему.
— О чем задумался? — поинтересовалась принцесса.
Эдгар встряхнулся, объяснил без утайки. Принцесса кивнула.
— Ты прав, я спрошу отца.
— Еще одно… — Раз уж заговорили об этикете, лучшего момента, пожалуй, не найти.
Между бровей девушки снова появилась складка.
— Значит, никакого уединения, — сказала принцесса после долгого молчания. — Никогда. Жаль…
— В своих покоях ты сможешь уединяться сколько угодно.
Она покачала головой.
— Нет. Дворцовая жизнь — один бесконечный ритуал. Одна я смогу быть разве что в спальне, да и то лишь во сне, и когда там не будет супруга. Все остальное время — начиная с пробуждения — вокруг будут либо фрейлины, либо прислуга… либо еще кто-нибудь. — Она поморщилась. — Здесь мне постоянно влетает за «недостойные принцессы шалости» — но по большому счету на любые выходки смотрят сквозь пальцы, я ведь не королева. У вас придется быть безупречной, чужачке каждую мелочь поставят в укор. Но я надеялась, что хоть эта отдушина останется… Спасибо, что сказал сейчас — будет время смириться.
До замужества от девушки требовалась скромность и приятное обхождение. После замужества она должна была уметь управлять десятками, а то и сотней слуг, держать в порядке убранство замка, рожать и воспитывать детей и служить опорой и поддержкой супруга. Сохраняя всю ту же скромность, приятность в обхождении, кроткий нрав и безупречную добродетель. Эдгар удивился, поняв, что жалеет эту девчонку — и не только потому, что беззаботные дни девичества скоро пройдут. Оказаться одной в чужой стране… Он сам жил сейчас именно так, и нельзя сказать, что подобная жизнь ученому нравилась. Но на него не смотрели сотни любопытных взглядов, ожидая малейшей ошибки. Простому чужеземцу могут простить многое. Королеве — нет.
