Дарья Гущина - Печать павшего. Лики Судьбы
— Вы… вы что тут делаете? — с запинкой осведомилась я, в то время как Яшка продолжал хранить изумлённое молчание.
Магистр Шалейна хитро прищурилась, улыбнулась и принялась вытаскивать из кругов воздуха дымящиеся пирожки, печенье, кувшины с непонятно чем типа чая или молока… И всё это богатство она с деловитым видом выставляла пред наши голодные очи, не забывая объяснять:
— Знаю ведь я, с чем встретиться вам придётся, и как несладко, ой, несладко будет дальше, — и, напоследок выудив из «портала» белую в голубой цветочек скатерть, расстелила её на траве. — И никому вы, сиротинушки, не нужны-то здесь, никто о вас не позаботится… Не серчайте уж на старуху шибко… и кушайте, родимые, кушайте.
Яшка, так и не сказав ни слова, ринулся поглощать всё, до чего дотягивался, а я, чуть помедлив и заметив, с какой скоростью исчезают со скатерти пирожки, последовала его примеру. А о случайности произошедшего я подумаю… позже. И в считанные минуты мы дружно смолотили съестное, чуть не подравшись из-за последней печенюшки.
— А больше пожрать ничего нету? — протянул мой спутник, тоскливо подбирая крошки.
Я вопросительно посмотрела на гадалку, которая, сложив на коленях тонкие загорелые руки, сидела напротив нас, умильно улыбалась и зачем-то кивала. Услышав Яшкин вопрос, она встрепенулась и с загадочным видом извлекла на свет божий огромный пирог с мясом, а нам, чтобы моментально его слопать, даже нож не понадобился. Я решительно не понимала, какого чёрта с нами обоими творится. Да в меня в самые голодные студенческие времена не влезало столько, столько сейчас… а я по-прежнему хотела есть. Безумно. Словно и не было ни пирожков, ни печенья… и повсюду мерещилась еда. Заходящее солнце напоминало вкусный, румяный блин, озеро и отражающиеся в нём облака — жидкий творог, трава — почему-то горы свежеиспечённого хлеба, Яшка… почему-то кусок жареного мяса… Прям как в мультике «Мадагаскар», когда оголодавший лев Алекс смотрел на живое мясо. Мамочки, жуть-то какая! Я испуганно тряхнула головой, прогоняя наваждение, а оно и не думало убираться восвояси, скорее, стало ещё реальнее.
И Яшку, судя по всему, мучили те же самые отвратительные галлюцинации. Он долго не сводил с меня голодного взгляда, после чего свистящим шёпотом признался:
— Знаешь, Аська, это, конечно… ненормально… но я зверски тебя хочу… съесть…
Я отодвинулась от греха подальше и дрожащим голосом промямлила:
— Я… это… тоже…
— Но… так… давай не дадим друг другу умереть, что ли? — неуклюже сострил он.
— Яш, ты же шутишь, да? — ужаснулась я.
Приятель пристыжёно отвёл глаза:
— Ну… не знаю, не знаю…
Господя-я-я, да что ж такое здесь творится?! Ещё немного — и начнётся «ой, ты меня укусил!» или «я стесняюсь спросить, но что твои зубы делают на моей шее»… Бред сивой кобылы… но жрать-то как хочется! Извиняюсь за употребление столь грубого слова, но по-другому, более мягко, наш разыгравшийся аппетит окрестить трудно. Бесконечный, волчий голод разгорался подобно неукротимому степному пожару, властно подчиняя своей воле, лишая разума и порождая внутри звенящую, сосущую пустоту, от которой просто так не избавишься и никуда не сбежишь…
Мы, не сговариваясь, молча уставились на Магистра, поедая её глазами.
— Сейчас-сейчас, бриллиантовые мои! — засуетилась гадалка, заметно нервничая и шаря в «портале». — Сейчас найти вам что-нибудь попробую, цыпляточки вы мои!
Зря она цыплят приплела… Моё воспалённое воображение немедленно подвесило её на вертел над костром на манер жарящейся индейки, и какой от этого блюда шёл аромат жареного мяса!.. Под его тлетворным влиянием я почти забыла, что передо мной сидит живой человек и уже собиралась накинуться на вожделенное блюдо, потянувшись за клинками, когда мой порыв остановил Яшка.
— Стой! — ухватив меня за полу куртки, он не сводил с жертвы горящего взгляда. — Давай пополам?
— Чур, мне обе ножки!..
— По рукам!..
И раскалённая докрасна шаровая молния больно обожгла наши протянутые руки. Дружно заорав, мы отлетели в сторону и плашмя брякнулись на траву, немного придя в себя. Нда, иногда боль отрезвляет лучше любого антипохмелина… Я оторопело заморгала, невольно прижимая к себе левую руку (не могла по правой шарахнуть, я бы ничего не почувствовала… ой, о чём это я, и хорошо, что левой досталось…). Оберег, как обычно, от ожога меня спас, зато Яшке досталось весьма основательно. Кожа на правой руке от кисти до локтя почернела от сажи и начинала покрываться волдырями, а он сам — едва дышал от боли. Магистр же — и бровью не повела.
— Вот, касатики мои, ешьте на здоровье да добром старуху поминайте, — трещала она, выгружая перед нами и чёрствые булочки, и запечатанные банки с соленьями, и пучки каких-то убийственно воняющих сушеных трав. — И раны заодно полечите — вот этим вот зельем, хорошо оно больно заживляет, сама делала, в чёрное полнолуние травы собирала нужные… Кушайте, золотые мои, кушайте, а я пойду, раз не нужна вам более…
— Подождите! — мы с Яшкой одновременно кинулись на неё, дабы извиниться, но гадалки уже и след простыл.
Оперативно превратившись в облако, несостоявшаяся жертва умудрилась ускользнуть в портал прямо перед нашим носом, и посему — мы с Яшкой лишь схватили воздух, врезались друг в друга и вверх тормашками пролетели сквозь затягивающийся провал. Перелетели, шмякнувшись, я — на спину, а он — на бок и издали коллективный стон.
— Ушла!.. — разочарованно пробормотал мой спутник. — И даже не сказала, чем её художества лечить!..
Я, кряхтя, села, вдумчиво изучила груду еды и на карачках подползла к скатерти, на ощупь отыскав в траве скользкую стеклянную баночку, до полвины наполненную вязкой, мутно-зелёной жижей. Зубами вытащив пробку, я понюхала содержимое, сморщилась и заметила:
— Рыбий жир, жабьи внутренности и рыбья кожа.
— Жуть какая! — Яшка передёрнул плечами. — А ты не врёшь?
— Неа, — к своему вящему удивлению, я поняла, что действительно не вру, и как прежде определяла по запаху тип волшебства, так теперь чувствовала магию неживых предметов. Даёт о себе знать моя настоящая сила или же непомерный аппетит шалить изволит?..
— Нет уж, не надо меня всякой мерзостью мазать, я только что помылся, — скривился приятель, подбираясь к пирожкам.
— Ну, как хочешь, — я плотно закрыла баночку и положила её в карман куртки. — Эй, мне-то пирожков оставь!
В общем, и эту гору еды мы смолотили в мгновение ока, не успев толком даже облизнуться и не чувствуя её вкуса. Сладкие пирожки вперемешку с солёными грибами, заплесневелым и явно неделикатесным сыром, чёрствыми сахарными кренделями и гнилым луком исчезали, не успев оказаться в наших руках. Исчезали — словно таяли во рту и испарялись, не принося долгожданного ощущения спокойной сытости, скорее, наоборот — распаляя и с новой силой разжигая затаившийся внутри голод. И — только лишь голод, ни о какой жажде и речи не шло, хотя, стрескать энное количество мучных изделий, ничем их не запивая — это извращение…
