Ольга Денисова - Берендей
– Она нигде не проходит. Так же, как нигде не проходит граница между Россией и США.
– Хорошо сказано, – Берендей попытался сдержать улыбку, но не смог, – граница между Россией и США проходит по Берингову проливу.
Андрей покраснел, но не сдался.
– Значит, между Россией и Испанией.
– Это лучше, – согласился Берендей, – и все же, нельзя ли поконкретней? Что ты называешь «своим кругом», а что – моим?
– Твой круг – это быдло, с низким уровнем культуры.
Берендей вздохнул. Сначала накладывается запрет на рукоприкладство, а потом в ход идут прямые оскорбления.
– Я так полагаю, последняя фраза как раз демонстрирует твой высокий уровень культуры? Выбирай выражения. Осторожней выбирай.
– Да? А иначе ты вышвырнешь меня на улицу?
– Нет. Я просто могу не сдержаться. Я сказал, что не буду с тобой драться, но не говорил, что не трону тебя пальцем. Расскажи мне, как должен реагировать человек твоего круга на оскорбление?
– Когда-то люди моего круга за оскорбление вызывали обидчика на дуэль.
– Высоко летаешь, – усмехнулся Берендей, – а сейчас? Что сделаешь ты, если я сейчас ударю тебя по щеке? Не больно, а так, чтобы обидеть.
Андрей растерялся.
– На дуэль меня вызовешь? – безжалостно продолжил Берендей, – и на чем предложишь драться? У меня две двустволки есть. Я белку в глаз бью с тридцати метров. Я даже согласен так: я с двадцати метров, а ты – с десяти. И твой выстрел первый.
– Да ты испугаешься! – неуверенно хихикнул Андрей.
– Я – нет. А ты?
– И я – нет! – Андрей побледнел.
– Тогда пошли, – Берендей поднялся.
– Куда?
– Я тебя вызываю. Перчатки у меня только рабочие, не станем оскорблять сие действо бытовыми подробностями.
– Как… вызываешь?
Берендей зашел в комнату отца и вернулся в кухню с обоими ружьями.
– А вот так. За быдло. И еще за одну… твою фразу.
– Ты не можешь меня вызвать! – нашелся Андрей, – вызвать меня может только человек моего круга!
– Э, нет. Это запрещенный прием. Ты вообще не оставляешь мне возможностей для защиты чести. Тут либо-либо. Ты отказываешься выяснять отношения при помощи физической силы. Я предлагаю способ, приемлемый для тебя, и ты снова отказываешься. Или я вообще не имею права защититься?
– Если ты меня вызываешь, то у меня есть право выбора оружия! – уцепился Андрей за последнюю соломинку.
– Отлично. Выбирай – с ремешком или без? – Берендей протянул ему обе двустволки.
Ему было весело. Он едва не смеялся, глядя на то, как Андрей трусит. Не верит еще в то, что это на полном серьезе, но все равно трусит.
– С ремешком… – уныло ответил Андрей и протянул руку к двустволке Михалыча.
– Держи крепче, – Берендей сунул ему ружье.
Но Андрей не удержал его в руке, и двустволка с грохотом упала на пол. Берендей глянул на него недовольно и покачал головой.
– А ты не думаешь, что я и вправду тебя застрелю? – едко спросил Андрей.
Пусть думает, что это серьезно. Пусть доказывает, что имеет право на Юльку. А иначе получается совсем кисло.
– Я бы не предлагал стреляться, если бы не думал об этом. Более того, я даже не сомневаюсь в том, что ты будешь в меня стрелять. Потому что если ты не убьешь меня, я убью тебя. А в этом ты можешь быть уверен. Я и с пятидесяти метров в тебя попаду, не то что с двадцати. Конечно, убойная сила не та, но тебе хватит. Пошли.
Разумеется, с пятидесяти метров из двустволки он мог запросто промахнуться. Слишком большой разброс. Но Андрею знать об этом было необязательно. Берендей решительно открыл дверь. Андрей поднял ружье с пола и поплелся за ним, но по дороге вспомнил:
– А секунданты?
– Перебьемся. Не будем превращать это в фарс. Или тебе нужны зрители?
– Нет, но… Если я тебя убью, что я буду дальше делать?
– Ну, это твои проблемы. Закопаешь где-нибудь в лесу. На медведя свалишь. Только ты сначала меня убей.
Они спустились с крыльца.
– Да тут темно, – разочарованно протянул Андрей.
– А я сейчас фонарь включу, – улыбнулся Берендей.
– Ты что, на полном серьезе собрался стреляться? – Андрей остановился около крыльца.
– А ты как думаешь? Ты же приехал говорить со мной по-мужски. Вот и говори. Или по-твоему, мужской разговор – это взаимные оскорбления?
Берендей включил фонарь, который освещал почти весь двор.
– Может быть, отложим до утра? Когда будет светло? – спросил Андрей, и Берендей понял, что он готов сдаться. Стало обидно.
– Завтра у тебя с утра экзамен. И потом, завтра я одно ружье должен буду вернуть.
Берендей провел ногой черту на снегу и отсчитал от нее четырнадцать шагов.
– Это примерно десять метров. Хочешь, рулеткой отмерим?
Андрей покачал головой. Лицо у него было обескураженное. Глядя на него, Берендею хотелось смеяться, но он сохранял невозмутимость.
– Тогда, как говориться, к барьеру! Ты стреляешь первым. Если я останусь жив, отойду вон туда, к забору. И буду стрелять. Все понятно? Есть возражения?
Андрей потоптался около крыльца, сделал пару шагов в сторону черты на снегу и остановился.
– Я… приношу извинения… – пробормотал он себе под нос.
– Что-то я не чувствую раскаяния, – ответил Берендей, и подумал, что это слишком жестоко, – но я их принимаю. Жаль, конечно, что ты так и не понял, в чем был не прав. Ты же просто испугался, разве нет?
– Нет! – Андрей вскинул глаза, – Я не испугался. Я не боюсь того, что ты меня убьешь. Я просто не могу стрелять в человека!
– Ерунда, – фыркнул Берендей, – Эта проблема решается легко. Ты мог бы выстрелить мимо. Просто в воздух. Но ты побоялся это сделать. Потому что не знал, стану я стрелять в тебя после этого или нет. Пойдем в дом.
Ему стало скучно. На душе остался неприятный осадок. Он победил, но не получил никакого удовлетворения от победы. Конечно, он бы не стал стрелять в мальчишку. Но ему было интересно, сможет ли тот выстрелить. И хватит ли ему самому мужества встретить этот выстрел? Как ночь, один на один.
Отец никогда не кричал на него, и уж тем более, никогда не поднимал на него руки. Конечно, Берендей рос нормальным, шабутным мальчишкой. Ему случалось безобразничать. Но отец всегда умел сделать так, что ему становилось стыдно. И пережив этот стыд, не возникало желания повторить шалость.
Как-то раз он вернулся из школы домой с замечанием в дневнике: «Обидел девочку». Он не боялся показывать дневник отцу. Разве что самую малость. Отец говорил, что не стоит бояться потерять чье-то уважение. Надо бояться потерять уважение к себе.
– Ну, и как ты ее обидел? – спросил отец, мельком заглянув в раскрытый дневник.
– Я ей подножку подставил… – засопел Берендей.
