Redhat - Жизнь замечательных братьев
— Я еще позавчера пытался уговорить тебя рубить лес, но ты, как всегда, упрямишься, — пробурчал старший Лестрейндж, потирая посиневшие руки и осторожно прикладывая их к чайнику сначала ладонью, а потом тыльной стороной.
— Корабельные сосны на растопку? Ты с ума сошел! – ужаснулся Раба. – Нам же с детства рассказывали, что их ни в коем случае нельзя трогать! Каждый удар топора падет на наш род!
— Тогда мерзни, — безразлично пожал плечами брат. – С детства, видите ли, рассказывали… страшилки для суеверных, – пробурчал он и долил в чашку кипятку.
Рождество тысяча девятьсот семьдесят третьего года выдалось вьюжным; залив сковало льдом и замело снегом, замок возвышался среди сугробов мрачной черной громадой, из всех щелей немилосердно дуло. Мыться было возможно только одной рукой – в другой приходилось держать палочку с направленным Растапливающим заклинанием. Рабастан прыгал под душем как под Таранталлегрой; Родольфус изменил привычке ежедневно бриться и оброс колючей черной щетиной. Для старшего Лестрейнджа так и осталась загадкой причина, по которой второкурсник Рабастан уехал на праздники из теплого уютного Хогвартса. В ответ на недоумение брата Раба изобразил искреннее удивление, а затем не на шутку разобиделся:
— Что такого странного в том, что я захотел приехать домой?! Руди, ты мне не рад? Ни дракла себе – ты отшельником заделался? А я хотел сделать тебе сюрприз…
— Ну хватит, не хнычь, я очень рад тебя видеть, — Лестрейндж по–медвежьи обнял продрогшего брата с сизым носом и заиндевевшими бровями, приказал домовику отнести облезлый чемодан в спальню и повел Рабу в каминный зал.
Прошло четыре дня каникул – ртутный столбик в обледенелой стеклянной колбе продолжал опускаться. Сначала Раба не мог взять в толк, почему брат отказывался отправиться в Хогсмид и купить там дров; Родольфус неохотно оправдывался, намекая на вынужденное заточение в замке, и тут же переводил разговор на другую тему.
— Даже домовика нельзя послать? – не отставал Рабастан. – Но как же так, почему? Ру, это как‑то связано с…
— Будь так добр, передай соль.
— Дракон тебя сожри, хватит ходить вокруг да около! Мне скоро тринадцать, а ты разговариваешь со мной как с ребенком!
— Раба, довольно того, что я сказал «нельзя». Значит, так тому и быть. Нам остается только рубить собственный лес, или… – Родольфус наморщил лоб и задумчиво уставился в одну точку. – Кажется, есть еще один выход…
— Какой? В Хогсмид под Оборотным? Просить щепочку у Блэков? – ухмыльнулся Рабастан; Руди вздрогнул и энергично помотал головой. – Тогда что?
— Пойдем в кабинет отца… то есть, в мой кабинет, — Родольфус наскоро отхлебнул еще глоток чая и поднялся из‑за стола.
— А ты мне никогда не показывал, что тут внутри! – радостно воскликнул Рабастан. Он и Руди стояли на коленях перед старинным сундуком, украшенным фамильным гербом в кованых завитушках. В кабинете покойного Бертольда Лестрейнджа тоже гуляли сквозняки; мужчина на единственном портрете дремал, изредка всхрапывая, а фрукты на соседнем полотне раздражали своей летней живописной яркостью. Родольфус отпер сундук, бережно вынул сложенный вчетверо флаг и достал свиток пергамента, перетянутый черной лентой.
— Это завещание отца, — строго произнес старший Лестрейндж, передавая брату свиток. – Погоди разворачивать, выслушай меня. Я не понимаю, зачем он это сделал, но… часть текста зашифрована. Гляди, вот здесь: «Я, Бертольд Лестрейндж, находясь в здравом уме, крепкой памяти и не под заклятием, оглашаю свою последнюю волю…» — тут еще все в порядке. Дальше про замок, Берлогу и ближайшие владения, это тоже написано по–человечески. А теперь смотри – к завещанию был приложен этот листок.
Раба взял в озябшие пальцы пергамент и посветил на него Люмосом. Действительно, гербовую бумагу испещряли непонятные знаки: соединенные палочки, кружочки и закорючки, похожие на маленьких змеек. Шифр теснился к правому краю листа, вдоль полей зелеными чернилами было выведено несколько звездочек. Внизу пергамента стояли печать и подпись нотариуса и нервный росчерк отца, знакомый Рабастану по редким письмам.
— Это еще что за дракловы иероглифы? – удивился мальчишка.
— Ты меня спрашиваешь? Наверное, какие‑то секреты или подробности, которые нужно было скрыть от посторонних глаз, — пожал плечами Родольфус. – Но мне кажется, что здесь речь, — Руди покосился на портрет и понизил голос до шепота, — о нашей давней тяжбе с ван Вольфами. Ведь отец почти добился своего, он сказал мне об этом незадолго до… – старший брат нахмурился и умолк.
— А ты говорил об этом со слугами? Они же вечно суют всюду нос.
— Спрашивать у домовиков бесполезно – думаю, даже Попси ничего об этом не знает. И потом, вдруг они станут болтать?
— Может быть, тут специальный код? Нужно поднести к зеркалу, или Ревелио, или еще что‑нибудь? – задумался Рабастан.
— Я уже пробовал, все без толку. Придется обратиться за помощью к нотариусу и переводчикам… разумеется, все будет тайно, для верности доплатим сверху. Неси сюда свою свинью, — распорядился Руди; лицо младшего Лестрейнджа расстроенно вытянулось.
— Но я всю жизнь копил на новую «Молнию»! Это мои деньги, ты не можешь их брать! – запротестовал Рабастан.
— Не ной! Когда мне можно будет в Хогсмид, я сразу схожу в хранилище и куплю тебе самую хорошую метлу, хоть ты и летаешь как полено, — успокоил брата Родольфус.
— А почему тебе сейчас туда нельзя, объясни толком…
— Много будешь знать — плохо будешь спать, — отрезал старший. — Неси свои сбережения, а я пока пороюсь в столе, поищу хоть сколько‑нибудь наличными.
Когда вконец растерявшийся Раба вернулся с глиняной свиньей–копилкой, подаренной ему в незапамятные времена, кажется, дедушкой Снейпа, на письменном столе высились кучи бумаг и прочее содержимое вместительных ящиков. Рядом с чернильным прибором валялись четыре сикля и галлеон.
— И это все? – огорчился Рабастан.
— Все. Принес? Молодец, дай мне кочергу.
— Я сам, — пробурчал Раба и с размаху стукнул глупо улыбавшуюся хрюшку по голове. Копилка раскололась, усыпав стол кучей кнатов, среди которых поблескивали серебряные и золотые монеты.
— Ого, да ты у нас богач! – обрадовался Родольфус. – Сейчас пересчитаем, но, думаю, этого достаточно.
— Рудольф, будь человеком, драклы тебя дери! Я уже ничего не понимаю – тебе никуда нельзя, мы мерзнем, дров не достать, а ты возишься с какими‑то шифровками! Как это все между собой связано?! – не выдержал младший Лестрейндж.
— Я напишу господину Педантикусу и попрошу его приехать, — отозвался Руди, раскатывая чистый листок и окуная перо в чернильницу. – Тогда ты… мы оба все узнаем. И хватит говорить об этом, вон Теодор уже уши навострил, — старший Лестрейндж кивнул в сторону портрета, с которого глядел проснувшийся и весьма заинтересованный предок.
