Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств
Увы, но столь долго на этом свете мне уже не задержаться.
На меня словно бадью холодной воды вылило; я вмиг забыла и про музыку, и про прочее веселье, шумящее вокруг. Т'иврел просиял короткой улыбкой и отпустил мою руку.
— Ну, теперь вы здесь. Повеселитесь как следует, ммм? — Почти сразу его тут же подхватила за локоть какая-то женщина, потащив куда-то прочь. Я видела, как ярко полыхнули в толпе огненно-рыжие волосы, а потом исчезли и они.
Я осталась одиноко стоять на том же месте, охваченная странным чувством потери. Вокруг развлекались и танцевали, но я не была частью этой радостно галдящей массы. Не получалось расслабиться и слиться с шумно кипящим, пускай и беззаботным, хаосом. Ни один из них не был Дарре. Ни одному из них не грозило смертоубийство. Ни в ком из них не жила, втравленная в тело, чужая душа, заражая гибельной отравой мысли и чувства.
Ну что ж, Т'иврел же притащил меня сюда развлекаться, а не страдать, несправедливо было бы свести все его старания насмарку. Так что я огляделась по сторонам в поисках какого-нибудь спокойного местечка, где могла бы тихо пересидеть в сторонке. В глаза мельком бросилось знакомое лицо — или показавшееся на секунду знакомым. С крыльца одного из домов за мной наблюдал какой-то юноша, улыбаясь так, как если бы мы уже когда-то встречались. Немногим старше меня, стройный, хорошенький, как девушка, по виду — совершеннейший тэма, за вычетом совсем не тэмийских глаз — цвета выцветшей зелени.
От изумления у меня перехватило дыхание, и я решительно пробилась ближе.
— Сиех?..
Он усмехнулся.
— Я тоже рад тебя видеть.
— Ты… — В удивлении я глазела на него, разинув рот и не сразу сообразив поднять челюсть. Я ведь знала, с самого начала знала, что Ньяхдох — не единственный из Энэфадех, кто способен менять форму… — Так это твоих рук дело? — Я ткнула пальцем в барьер, что тонкой плёнкой окружал нас наподобие купола.
Он пожал плечами.
— Люди Т'иврела с пользой служили нам весь год — мы отплатили им сторицей; это годный размен. Нам, рабам, стоит держаться вместе.
Прежде никогда я не слыхала в его голосе столь сильной горечи. Странно, но это чувство несло с собой некое утешение, в пару к моему собственному настрою; я присела рядом, на крыльцо, подле его ног. Вместе мы долго ещё в тишине наблюдали за суматохой праздненства. Спустя некоторое время его рука осторожно опустилась мне на волосы, легко поглаживая; неся с собой ещё больше успокоения. Какую форму он не прими, юный бог всё равно оставался тем же Сиехом.
— Они растут, взрослеют и меняются так быстро, — прошептал он, остановившись глазами на групке танцоров рядом с музыкантами. — Иногда я ненавижу их за это.
Удивлённая, я подняла голову: в самом деле, странно было видеть его в подобном настроении.
— А разве не вы, боги, сделали нас такими?
Он опустил на меня взгляд. На одно короткое, резкое, болезненное мгновение на лице поселилось сумбурное замешательство. Энэфа. Он говорил так, будто бы я была Энэфой.
Потом замешательство рассеялось, и он поделился со мной быстро пробежавшей про губам унылой усмешкой.
— Извини, — выдохнул коротко.
Из-за печали, проскальзывающей в его движениях, я не могла ни ощущать столь же едкой горечи.
— Я кажусь похожей на неё.
— Нет, вовсе нет. — Он вздохнул. — Просто порой такое… ладно, что там, сходит такое чувство, будто бы она умерла только вчера.
Согласно подсчётам большинства книжников, Война Богов отгремела более двух тысяч лет назад. Я отвернулась от Сиеха и тоже разразилась вздохом, словно на яву прозревая глубину бездны, зияющей между нами.
— Ты совсем не похожа на неё, — подтвердил он ещё раз. — Правда, ни капли.
Мне не хотелось слышать рассуждения об Энэфе, но я смолчала. Просто подтянула колени к подбородку, обхватив те покрепче. Сиех снова начал гладить мои волосы, медленными ласкающими движениями ровно приблудную кошку.
— Как и ты, она была скрытной и замкнутой, но на этом сходство меж вами и заканчивается. Она была… холоднее. Медленнее загоралась, несмотря на то, что точно такого же нрава, как и ты, но зато поистине великолепна в ореоле гнева. Мы старались не раздражать её лишний раз.
— Ты говоришь так, словно опасался её.
— Конечно. А как же иначе?
Я нахмурилась в замешательстве.
— Она же была вашей матерью.
Сиех колебался, словно не решаясь говорить; и в этой растеринности мне мерещился отзвук той самой пропасти, кою я так недавно воображала.
— Это… трудно объяснить.
И я возненавидела эту пропасть. Мне страх как хотелось её изничтожить, знать бы ещё как и возможно ли это вообще. Так что я предложила:
— Попробуй.
Рука вдруг замерла, а потом он фыркнул от смеха странно потеплевшим голосом.
— Рад, что ты не из числа моих обожателей. С твоими требованиями можно запросто рехнуться.
— И ты возьмёшь на себя труд снизойти к любой молитве, что взбредёт мне в голову? — Я не могла сдержать улыбки при одной только мысли об этом.
— Ох, ну конечно. Но я могу исподтишка пробраться в твою постель саламандрой и свести там счёты.
К своему удивлению, я зашлась приступом смеха. Первый раз за весь день я почувствовала себя человеком. Живым человеком. Смех длился недолго, а когда наконец сошёл на нет, мне стало гораздо лучше. Ведомая внезапным толчком, я придвинулась поближе к Сиеху, опустив голову ему на колени. Его рука так и не покинула моей головы.
— Новоржденному мне не было нужды в молоке матери. — Сиех говорил медленно, но на сей раз в словах не чувствовалось лжи. Думаю, ему просто трудно было подбирать нужные. — Не было нужды защищать меня от опасностей или петь колыбельные. Я слышал песни, витающие меж звёзд, и скорее сам мог послужить той ещё угрозой посещаемым мной мирам, чем те могли повредить мне. Тем не менее, в сравнении с Тремя, я был слаб. Подобный им во многом, но явно ниже. Нахья был тем, кто убедил её сохранить мне жизнь, дабы увидеть, что из меня выйдет в конечном счёте.
Я остолбенела.
— Она намеревалась… убить тебя?
— Да. — Он усмехнулся, видя мою шокированную физиономию. — Смерть была ей в привычку, Йин. Смерть была её сутью, наравне с жизнью; сумерки об руку с рассветом. Пускай все и подзабыли это.
Я обернулась — взглянуть богу в лицо; Сиех спешно отдёрнул руку. В уголке сердца медленно закопошилась злость: что-то таилось за этим неловким жестом — то ли нерешительность, то ли запоздалое раскаяние, одним словом, чувство, мало приличествующее божеству. Таилось, крылось за каждым его словом. Сколь бы ни было непостижимым родство меж богов, это не меняло того, что Сиех был ребёнком, а Энэфа — его матерью, и он любил её, любил безудержно и импульсивно, как любое дитя любит свою мать. Она же хотела избавиться от него (едва не убив), подобно тому как заводчик выбраковывает неполноценного жеребёнка.
