Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3
По вечерам жители собирались у кого-нибудь на дому и обсуждали все эти вопросы. Мы, парни из соседних дворов, тоже собирались у кого-нибудь на дому, брали трехлитровый баллон сухого молдавского вина. Родители парня, у кого собирались, готовили чего-нибудь на закуску и мы хорошо проводили вечера, обсуждая за рюмкой вина все наши городские события и все другие разные разности. Молодые парни были настроены патриотически. Опьянев от выпитого, ругали Гитлера, Антонеску, а некоторые не боялись похвалиться даже своими мелкими диверсиями против румын. Очень воинственно был настроен семнадцатилетний Колька Васильев. Сын моего хозяина, биндюжника дядя Саши. Он по секрету много раз говорил мне, что собирается поджечь городскую электростанцию. Он там работал и по ночам дежурил на ней. Я посоветовал ему не делать этого. Скоро придут красные и она будет нужна им. Что это же наша советская электростанция, а не румынская. Он был настроен так решительно поджечь станцию, что мне стоило трудов отговорить его от этой рискованной затеи. Взамен поджога, предложил
разобрать рельсы на железнодорожном переезде. Этого сделать мы не смогли вдвоем. Без нужных инструментов такое сделать невозможно, и наша попытка закончилась ничем. Хотя и старались очень.
В другой раз сделали иначе. На станции взяли башмак для остановки катящегося вагона и поставили его на рельсу снова на том же ближайшем переезде. Мы надеялись, что идущий поезд наедет на него и сойдет с рельсы. Башмак мы поставили, но поезд с рельсов не сошел. Зато на станции мы потрудились вволю. В буксы вагонов сыпали песок и щебенку столько, сколько нам хотелось, благо никто нам не мешал и мы никого не боялись. Результатов своих диверсий мы сами, конечно, не могли видеть. Но отзвуки последствий до нас доходили. Отчим Тольки Скачко был машинистом и он водил поезда. По его рассказам мы знали, что где-нибудь недалеко за Котовском, у вагонов в пути загорались буксы и иногда даже вагоны. Что кто-то умышленно совершает диверсии. В буксы сыпят песок. Мы слушали и тоже говорили, что, наверное, это так и есть, кто-нибудь сыпет песок в буксы вагонов.
Большой мечтой мальчишек было желание иметь пистолет. Дело это опасное и пистолета наверное ни у кого не было. Кроме всего, нужен ли он был им? Просто мальчишество. Я не мечтал о пистолете и он мне был не нужен. Однако мне представился случай и я стал владельцем такого. Однажды я решил навестить мою прежнюю знакомую Аню Бузинову. Это та самая Аня, которая была моей первой знакомой в Котовске, и которая приютила меня у себя на первое время. Кто она была в душе, за кого она больше болела, за русских или за немцев, я так и не понял. Она говорила, что у нее был муж из евреев и немцы его расстреляли. Потому она немцев от всей души ненавидит и желает им всяких напастей. Что она еще сумеет отомстить им за все их злодеяния. В тоже время ее хорошо знали немцы из комендатуры, а я сам иногда заставал ее в постели с немцами. Иногда в разговоре она говорила такие секреты, о которых другие обычные жители не могли знать. И вот, однажды придя к ней зачем-то, я обнаружил, что двери раскрыты, а дома никого нет. На вешалке висит немецкая солдатская шинель и какие-то другие солдатские вещи. Я спросил, есть ли кто в доме. Никакого ответа. В доме никого не было. Недолго раздумывая, я обшарил карманы шинели. В одном из карманов лежал польский пистолет. Оружие не табельное. Если оно и пропадет, то немец не пострадает, и об этом никому не заявит. Я вынул пистолет из кармана шинели и положил его в свой карман. Быстро вышел из дома. А пистолет спрятал у себя в сарае. Так что у меня был настоящий пистолет, а у моего друга Михаила Козака была русская винтовка, которую он имел официально, как русский немец.
Однажды тетя Маня нашла этот пистолет, перепугалась по ее словам, но ничего не сказала. Пистолет я прятал до прихода красных. Потом все это нам было не нужно, и мы с Мишкой одесситом все это закопали в землю от греха подальше.
Перед приходом красных Аня куда-то исчезла. По словам ее матери, Аню забрали румынская жандармерия и якобы расстреляла вместе со многими другими. Как все это было на самом деле никто не знает. Может быть и в самом деле было так. Уж больно она была смела на язык. Говорила она свободно по-немецки, по-румынски, по-польски, по-русски и по-украински. В разговоре все принимали ее за свою. А может быть, сбежала с немцами. Такое тоже могло быть. Она для меня была загадкой.
Наша улица, на которой я жил, называлась имени Профинтерна. По ней в сторону переправ на Днестре, к Дубосарам и Бендерам часто двигались немецкие и румынские войска. Шли они то большими колоннами, то небольшими группами. Иногда случалось так, что проезжие немцы по какой либо причине останавливались на день или два у жителей нашей улицы. Останавливаясь на ночлег, они бывали беспечны, и нисколько не заботились о безопасности собственной и сохранности имущества в машинах. Поставив машины возле дома или загнав их во двор, они оставляли в них без охраны все свое имуществе, а иногда и оружие. Потом весь вечер сидели за столом, пили вино, пели свои немецкие песни, спорили, и спать ложились как у себя дома, раздеваясь до нижнего белья. Никакой охраны или беспокойства за имущество на машинах не замечалось. Почему они были такими, трудно сказать. Про их беспечность жители рассуждали по-разному. Одни говорили, что такую смелость им придает уверенность в собственной силе. Другие в этом видели хорошее воспитание и веру в человеческую доброту. Третьи уверяли, что любому человеку, едущему с фронта, мирная тишина тыла покажется спокойным и безопасным раем, исключающим всякие опасности. Кто знает, кто говорил более правильно. Только и на фронте, почти на передовой, они были такими же беспечными и не слишком боялись опасных неожиданностей.
Зная подобные немецкие манеры, этим успешно пользовались наши партизаны и даже регулярные советские войска на фронте. Наши газеты иногда писали, как при ночной атаке или партизанском нападении перепуганные немцы выбегали из домов в нижнем белье, даже не успев одеться. Если на фронте они не боялись на ночь раздеваться как у себя дома, то в тылу они чувствовали себя, наверное, как на курорте. У нас же в Котовске никто ни в кого не стрелял, не было ни пьяных драк, и даже про воров никто у нас ничего не слышал. Проезжие немцы чувствовали себя, как на мирной туристической прогулке. Потому и спали по ночам более крепко, чем в других местах. Наши соседские мальчишки и юноши, жаждущие острых ощущений или каких-то мужественных подвигов войны, зная, что немцы беспробудно спят, лазили по машинам своих постояльцев с таким же бесстрашием, с каким подгулявшие гости спали в их квартирах.
