Константин Кривчиков - Дочь Озара
История показалась колдунье вполне правдоподобной.
— Да-а, — протянула задумчиво. — 'Бледнолицые' засылают разведчиков. Недавно соседи одну 'бледнолицую' поймали.
Дул навострил уши и даже собрался задать наводящий вопрос, но колдунья его опередила.
— А почему ты не сбежал от вария, когда он спал? — подозрительно спросила проницательная женщина.
К такому каверзному вопросу Дул оказался не готов. Ну, на самом деле, не мог же он все наперед предвидеть? Пришлось сочинять на ходу, сообразуясь с обстоятельствами:
— Э, так он это, колдун. Даже во сне все видит и слышит. А ночью видит еще лучше, чем днем. И бегает быстрее оленя, такой сильный и ловкий.
— У-у-у?! Быстрый и сильный, говоришь? И зоркий?
— Как леопард, — с готовностью подтвердил Дул.
— Очень хорошо, — с воодушевлением отозвалась колдунья. — Сильный и молодой.
— Угу. Совсем молодой, — Дул не понимал, куда клонит колдунья, но тоже воодушевился. Главное, угодить этой важной и симпатичной женщине, а там разберемся.
— Очень хорошо, — повторила колдунья. — Этого вария послал мне Дух Ночи.
— Ты общаешься с Духом Ночи? — с ноткой восхищения отреагировал Дул. — Но на это способны только великие колдуньи.
Дикарка скромно пояснила, что она и есть колдунья. У них в общине несчастье — заболел вожак. С каждым днем ему становится все хуже и хуже. Никакие лечебные травы и заговоры не помогают. И вот, сегодня ночью ей приснилось, что на берегу реки, у костра сидят двое чужих мужчин. Она сразу поняла, что это знак от Духа Ночи — разбудила сородичей и велела им идти и найти незнакомцев.
— То есть, нас? — уточнил Дул. В достоверности истории он не усомнился ни на йоту. Та же покойная Еха неоднократно видела и наяву и во сне у себя в голове то, что происходило далеко от стойбища. Особенно поражала Дула способность Ехи угадывать, где он прятал пойманных лягушек.
— Вас, вас, — добродушно подтвердила колдунья.
— И зачем Дух Ночи велел найти нас?
— Как зачем? — удивилась женщина. — Чтобы принести в жертву.
— У?! — Дул поперхнулся слюной и на какое-то время лишился дара речи.
— Угу.
Почти милый светский разговор совершенно неожиданно для Дула завершался трагическим финалом.
— Э-э, — он тянул время, пытаясь найти выход. — Э, в жертву, говоришь?
— Угу.
Далее колдунья простодушно растолковала. Вожак болен: ежу понятно, без жертвы не обойтись. Удалось на днях поймать сурка — вожак съел и печень, и сердце, но не помогло. Но это же сурок. А тут молодой варий: сильный, быстрый, все видит и слышит, даже ночью во сне. Вожак съест его печень, сердце, глаза и уши, и сразу выздоровеет. Да еще и Дул в придачу сгодится. Ну и Духу Ночи, конечно, по кусочку от обоих достанется.
— Как думаешь, выздоровеет вожак?
Дул отчаянно трусил. Обыденный, почти лишенный эмоций тон колдуньи, выразительнее крика и угрожающих жестов подтверждал ее намерения. Съедят ведь, как пить дать — съедят. А ведь он этим проглотам почти родственник. Ну, что за люди такие?
Из головы выскочили все мысли, кроме одной: как избежать жертвенной смерти? И он продолжил борьбу за свою шкуру:
— Если съест вария?
— Угу.
— Если вария, то выздоровеет. А если съест меня — умрет.
— У?! — поразилась колдунья. — Почему?
— Я же совсем больной. Ходить не могу. Видели — варий сделал из дерева носилки, чтобы меня вода везла? А сам я еле хожу.
— У-у-у…
— Угу. И не вижу ничего.
— Как? И меня не видишь?
— Нет. И не слышу.
— Как же ты со мной разговариваешь?
— Это ты близко стоишь.
Колдунья отошла на пару шагов:
— А теперь слышишь?
— Теперь нет.
— Совсем не слышишь?
— Совсем.
Женщина задумалась:
— Да, больной, туссык камык. Надо тебя убить и сжечь.
— Ой, — жалобно сказал Дул. — Ой. Нельзя меня убивать.
— Почему?
— Потому что этот варий — злой колдун. Это он навел на меня порчу.
Колдунья смотрела с любопытством и недоверием.
— У вариев это называется 'убес'. Когда человек касается убеса, то становится совсем больным. Развяжи меня, я покажу, что со мной сделал варий.
Колдунья сложила губы трубочкой, подумала. Слова пленника ее явно заинтриговали. Позвала 'толстяка'. Когда тот размотал лиану, то Дул непроизвольно присел на землю — ноги затекли. Потом протянул ладони:
— Смотри на пальцы.
Колдунья внимательно изучила 'музыкальные' пальцы Дула.
— Какие тонкие. Как сухие веточки.
— Это все от убеса, — многозначительно произнес Дул. — Я могу высохнуть, как старое дерево.
— И что?
— Пока этот убес у вария — ему ничего не сделаешь. Любой глот, который дотронется до убеса, тут же станет больным, как я. Но если варий умрет, то убес потеряет силу.
— У? И что можно сделать?
— Я могу забрать убес у вария. Мне уже ничего не будет. Тогда вы убьете вария. И я сразу стану здоровым.
Колдунья ожесточенно почесала кучерявую макушку и повела Дула к вожаку. Тот кашлял, в горле, когда говорил, что-то хрипело и булькало. Выслушав рассказ колдуньи, подкрепляемый, по необходимости, краткими репликами Дула, вожак нетерпеливо спросил:
— А где этот убес, знаешь?
— Угу.
Вожак посмотрел на колдунью:
— Проверьте, как этот 'бледнолицый'.
Колдунья подозвала от костра молодого дикаря с очень широким носом, и они направились к дереву, под которым был привязан Сиук. Вожак не без труда приподнялся с расстеленной на земле шкуры, подошел к костру, разведенному на поляне. Встал близко у огня. Могучего на вид дикаря морозило, несмотря на жаркий летний день.
Дул оглядывался по сторонам. Народу у пещеры находилось немного. Несколько женщин с детьми. У костра сидел знакомый Дулу 'толстяк'. Остальные члены общины, судя по всему, подались на дневной промысел. А может, их и вообще больше не было.
— Идите сюда! — позвал 'нос'.
…Сиук не верил глазам. Он — привязан к дереву, а Дул — среди напавших на них дикарей, как будто свой среди своих. Как так получилось? Голова, после полученных утром ударов, соображала плохо. Неужели? Неужели Дул предатель?
— Хороший варий, — с довольным выражением лица доложила вожаку колдунья. — Здоров, как молодой олень. Надо его съесть.
Вожак внимательно рассматривал Сиука. Глаза его слезились. Повернулся к Дулу:
— Ну, и где этот, убес?
Глот подошел к Сиуку, засунул, не поднимая глаз, руку к нему за пазуху, вытащил браслет из ракушек.
— Вот.
Дикари в испуге попятились назад.
— Дул, — прохрипел юноша. Пересохший рот еле выдавливал слова. — Что ты делаешь?
