Дмитрий Кузьмин - Забытый город (СИ)
— Что это было? — с трудом спросил Рик. Вместо Маркеса ответила Алиса, которая переводила взгляд с Маркеса на Рика:
— Чудо.
Глава 4
Церковь
Выдержки из исповедальной тетради Рикарда Донавана. Архив отдела психологической поддержки полиции Забытого города.
Как рассказать о тех годах, которые я провел в Забытом городе? Годах, когда я смог возненавидеть этот город, ощутить, что я и город единое целое, осознать, что буду жить в нем целую вечность? Большинство из жителей города не лелеют себя надеждой о вечности, но я почему-то был твердо уверен, что участь лежать с пробитой пулей головой уготовлена не для меня.
Этот город воспитывал неприветливых, грубых и жестоких людей. Многие из тех, кто бродят сейчас по нему, и света остального не видели. С чего им быть приветливыми?
Иногда мне кажется, что зря я не остался патрульным, а сдал чертов экзамен на офицера. Все время, пока я служил в полиции Забытого города, думал об этом. Использовал обеденный перерыв для прогулки по городу — каждый день, без исключений. Просто ходил, смотрел по сторонам, кивая редким знакомым. Город-то небольшой, но здесь не принято знакомится и брататься с соседями, особенно с теми, кто носит полицейскую форму. Пожалуй, оно и правильно — тот случай со спятившей командой копов, которые перерезали человек пятьдесят, прежде чем их поймали, научил местных не доверять вообще никому.
Полицейский участок располагался в двух кварталах от заправочной станции — я всегда начинал пусть с нее. При заправке работал магазин, который сейчас уже закрыт, и там продавали чудесные булочки, политые горячим шоколадом. Покупал булочку, картонный стаканчик с кофе. Съедал, привалившись к стене заправки. Наверное, это странно, но запах бензина и свежей выпечки напоминал мне о доме, где я родился. Когда я был совсем малышом, отец любил гулять со мной по выходным, и всегда покупал такую булочку.
Ты наверное не помнишь, но тогда еще было несколько не засыпанных выходов из Верхнего квартала прямо в Промышленный район. Я редко туда ходил, но иногда было интересно посмотреть на пустующие улицы. Порой попадались интересные люди — например, дворик Святого. Так прозвали местного юродивого, потерявшего ногу в перестрелке. Добрый был мужик, хоть и не от мира сего. Соседи его сначала побаивались, все-таки мужик все время находился в квартире или рядом с домом, наподобие детской площадки. Пара лавочек, горка, качели — вот и все развлечения. Несколько недель я видел, как Святой сидит на лавочке в гордом одиночестве, а потом вдруг около него появилась малышка. Годика четыре, еще совсем несмышленыш, белокурая, с доверчивыми глазами. Они все доверчивые, лет до восьми, потом начинают чувствовать общую атмосферу и становятся такими же смурными, как и остальные рабочие.
Девочка то сидела на качелях, то скатывалась с горки, а Святой внимательно следил за ней. Тогда я подошел к нему и спросил — мол, ты что это, кто она такая. Оказалась, сестра вышла на работу, вот и попросила дядю присмотреть за девочкой. Проверил информацию, оказалось, все так. На следующий день такая же картина, а через неделю прохожу мимо и вижу, что детей уже трое. Я возмутился, думаю, ну все, держись, мужик. Шел к лавочке с таким лицом зверским, что Святой даже на землю упал, пытаясь вскочить на ногу. И вот я иду, вижу, как он пытается схватиться за скамейку, а детишки его обступили, помогают подняться. Оказалось, соседям понравилась идея, еще двое решили попробовать. А через месяц Святой мог детский сад открывать — с ближайших домов все молодые мамочки ему детей приводили. А он и молодец — никого не обижает, следит внимательно. Если кто упадет и расплачется, то привстанет, опираясь на костыли, и хрустит самодельным деревянным протезом, приговаривая «не плачь, не плачь, не больно, не больно». Святой не особо многословным мужиком был, но дети как видели эту картинку, так сразу смеяться начинали. Любили его, жаль, недолго. Кто-то пронюхал, что детей в районе охраняет мужик с искусственной ногой, и приехал поживиться. Детишек не забрал, но зато те видели, как его положили. Хотя не просто так отдал Святой жизнь свою, двоих, говорят застрелил.
Больше я туда не ходил. Нашел другой путь — в Верхнем районе есть улица, которая целиком засажена хвойными деревьями. Не знаю, что за растения — но иголки очень мягкие круглый год. Мне нравилась вставать под густую крону, которая спускалась почти до земли. Как будто прятался в их тени от окружающих. На этой улице всегда было много народу — район богатый, работали обычно только мужчины. Да и то, можно сказать, что работали. У станка не стояли, бизнесмены ведь. Кто магазином владеет, у кого заправка есть, другие в лабораториях работали, ученым тогда неплохо платили.
Я как-то на этой улице заметил танцующих детей, и понял, что наблюдаю за танцем первый раз за несколько десятков лет. И ладно, что сам не танцевал, ведь никогда не нравилось, да и не умел, но ведь и вокруг не видел даже намека на танцы. Целый город людей, которые никогда не танцуют. Разве это дело? Я не слишком сентиментальный?
Хуже всего всегда было в Затопленном районе. Несколько улиц, пострадавших от наводнения, они больше подходили не для проживания, а для съемок старого серого триллера. Как сказала бы Яни — готическая, темная атмосфера. Правда, так и было — когда меня туда заносило, в мыслях сложно было найти хотя бы одну причину радоваться и жить дальше. Гнетущее впечатления оставлял Затопленный район тем, кто в нем постоянно не обитал. Хотя кто знает, может быть, и мне когда-то придется пожить здесь.
Вот уж где-где, так это здесь было нереально услышать детей. Если во всем городе, несмотря на стену, постоянные стычки банд и распоясавшиеся корпорации, большинство если не планировало, но уж точно хотели детей, то в Затопленном районе слово дети, пожалуй, никто не знал. Какие дети, если ты можешь погибнуть, просто выйдя из квартиры в подъезд. Ведь так часто у кого-то заканчивается наркотик, пока он отдыхает, облокотившись на стенку на лестничной клетке. Если в Забытый город ссылали людей, не пригодившихся в обществе остального мира, то главных отбросов, не имеющих за собой ни копейки, не могущих защитить себя, город сам выталкивал в Затопленный район.
Как-то, возвращаясь в отдел, я кое-что понял о Забытом городе. Это место умеет хранить секреты. Весь этот серый цвет, гнет и прочая депрессия не более чем ширма. Забытый город сохранит в себе множество секретов, историй об ужасных преступлениях и людях. Не выдаст тебя, даже если погибнет. Но главное — что в этом городе никто долго не грустит. Единицы могут выжить с депрессией, все остальные, якобы смурные, лишь прячут эмоции за маской, отдавая дань Забытому городу в части хранения секретов. Что они прячут за стеной серости? Гнев и злость, ненависть по отношению к городу и к себе. Никто не хочет жить в этом городе всегда, все хотят побыстрее убраться отсюда и забыть все как страшный сон. Множество эмоций живут в человеке по-соседству с гневом, но это не может быть депрессия. Забытый город не держит сломленных людей. Похоже, я ошибся, говоря, будто не умру, лежа в канаве с раной в груди. Или чертов город сделает для меня исключение?
