Джон Толкин - Сильмариллион
На следующий день Белег отправился в путь, а Турин проводил его на расстояние полета стрелы от лагеря, но не сказал ничего. "Итак, мы прощаемся, сын Хурина?" — спросил Белег. Тогда Турин взглянул на запад и увидал вдали громадную вершину Амон Руд; и, не ведая, что предстоит ему, он ответил:
— Ты сказал — ищи меня в Димбаре. А я говорю — ищи меня на Амон Руд! Иначе мы сейчас простимся навсегда."
И затем они расстались, по-прежнему друзьями, но в печали.
Белег вернулся в Тысячу Пещер и, представ перед Тинголом и Мелиан, рассказал им обо всем, утаив только, как дурно обошлись с ним спутники Турина. И Тингол сказал со вздохом:
— Что же еще должен я сделать для Турина?
— Отпусти меня, повелитель, — промолвил Белег, — и я буду, как сумею, беречь и направлять его; и ни один человек не посмеет сказать, что слова эльфа ничего не стоят. Да и не хочу я, чтобы достойный стал ничтожеством в дебрях.
Тогда Тингол дозволил Белегу идти туда, куда он пожелает, и добавил:
— Белег Куталион! За многие свои свершения заслужил ты мою благодарность, и то, что ты разыскал моего приемного сына — не последнее среди них. Мы расстаемся; проси же все, что захочешь, и я не откажу тебе!
— Тогда, — сказал Белег, — я прошу хороший меч, ибо орки сейчас приходят слишком часто и подбираются слишком близко, дабы можно было отбиться от них с одним луком, а мой нынешний меч не берет их доспехов.
— Бери, — ответил Тингол, — бери любой, кроме Аранрута, моего собственного меча.
Тогда Белег выбрал Англахель; и был то достойный меч, названный так потому, что выкован из железа, упавшего с неба подобно сверкающей звезде; он разрубал все железо, добытое из земли. Был лишь один меч в Средиземье, что мог сравниться с ним. О том мече в нашей истории нет ни слова, хотя был он скован из того же металла и тем же мастером; а мастер тот был Эол Темный Эльф, взявший в жены Арэдэль, сестру Тургона. Он отдал Англахель — о чем пожалел после — Тинголу как плату за дозволение жить в Нан Эльмоте, но брат меча Ангурэль остался у него и был позднее похищен сыном его Маэглином.
Но когда Тингол протянул Белегу рукоятью вперед Англахель, Мелиан взглянула на клинок и промолвила:
— В этом мече таится лихо. Черная душа его создателя все еще обитает в нем. Он не полюбит руку, которой будет служить и недолго будет он при тебе.
— И все же, пока я смогу, я буду владеть им, — отвечал Белег.
— Иной дар дам тебе я, Куталион, — продолжала Мелиан, — дар, что поможет в дебрях тебе, а также тем, кого ты изберешь.
И она подала ему лембасы — дорожный хлеб эльфов — обернутые в серебряные листья; узелки же нитей, которыми был обвязан сверток, были запечатаны белого воска печатью королевы в виде цветка Тэлпериона; ибо, согласно обычаям эльдаров, лишь королева могла хранить и давать лембасы. Никаким иным даром не могла Мелиан выказать большее благоволение к Турину, ибо эльдары никогда прежде не дозволяли людям испробовать этого хлеба; да и после это случалось редко.
С этими дарами Белег ушел из Менегрота и вернулся на северные рубежи, где стояли его шатры, где сражались его друзья. Орков изгнали из Димбара, и Англахель возрадовался, покидая ножны; но когда наступила зима и бои утихли, соратники Белега потеряли его из виду, и никогда более он не вернулся к ним.
Когда Белег покинул разбойников и ушел в Дориаф, Турин увел шайку на запад из долины Сириона, ибо надоела им жизнь в постоянной тревоге и в страхе перед погоней, и они хотели более безопасного укрывища. И случилось так, что однажды под вечер они наткнулись на троих гномов, которые при виде их бросились наутек, но один из них отстал, его схватили и швырнули оземь, а кто-то из разбойников вскинул лук и пустил стрелу вдогонку остальным, растворившимся в сумерках. Гном, которого они схватили, прозывался Мим; он молил Турина сохранить ему жизнь и клялся взамен провести их в потайные пещеры, куда без его помощи никто не мог найти дороги. Турин сжалился над Мимом и пощадил его.
— Где же твой дом? — спросил он. Мим отвечал:
— Высоко над землей, на большой горе жилище Мима; Амон Руд называется она с тех пор, как эльфы поменяли все имена.
Турин умолк и долго смотрел на гнома, и наконец молвил:
— Веди нас туда.
На следующий день они вышли вслед за Мимом к Амон Руд. Эта гора стояла на краю вересковых пустошей, что тянулись меж долинами Сириона и Нарога; высоко над вереском возносила она главу, но крутая серая вершина была оголена, если не считать алых серегонов, покрывавших камни. В то мгновение, когда Турин и его сотоварищи подошли ближе, заходящее солнце пробилось сквозь тучи и осветило вершину — а серегоны были в полном цвету. И сказал один из них: "На вершине кровь."
Но Мим потайными тропами провел их вверх по обрывистым склонам Амон Руд; у входа в пещеру он поклонился Турину и молвил: "Войди же в Бар-эн-Данвэд, Жилище-Выкуп, ибо так оно будет зваться отныне."
Другой гном, неся огонь, вышел навстречу ему, они обменялись какими-то словами и опрометью бросились во тьму пещеры; Турин же пошел следом и дошел до дальнего покоя, освещенного тусклыми светильнями. Там он увидел Мима, стоявшего на коленях перед каменной лежанкой у стены: и Мим рвал на себе бороду и причитал, беспрестанно выкрикивая одно и то же имя, а на лежанке вытянулся третий гном. Войдя, Турин встал рядом с Мимом и предложил ему свою помощь. Мим взглянул на него и ответил: "Ты ничем не можешь помочь. Это сын мой Кхим, он смертельно ранен стрелой. Он умер на закате. Так сказал мне сын мой Ибун." Тогда жалость родилась в сердце Турина.
— Увы! — воскликнул он. — Я, как сумею, расплачусь за эту стрелу. Отныне дом этот и впрямь будет называться Бар-эн-Данвэд, и если когда-нибудь мне случится разбогатеть, я в знак скорби заплачу за твоего сына виру золотом, хоть оно и не развеселит больше твоего сердца.
Мим поднялся и долго смотрел на Турина.
— Я слышу тебя, — проговорил он, — речь твоя — речь древнего гномьего царя, и это изумляет меня. Теперь сердце мое успокоено, хоть и не весело; и ты можешь жить здесь, если захочешь, ибо я уплачу свой выкуп.
Так Турин стал жить в потаенном жилище Мима на Амон Руд; часто бродил он по траве перед входом в пещеру и смотрел на восток, на запад и на север. На севере видел он лес Брефиль, обвивавший зеленью Амон Обель; и туда неизменно устремлялся его взор, хоть он и не знал, почему, ибо душа его скорее тянулась к северо-западу, где, во многих лигах отсюда, казалось ему, различал он Теневой Хребет, родные его горы. Вечерами же смотрел он на запад, в закат, где красное солнце опускалось в туман над дальними берегами, где утонула в тенях долина Нарога.
