Анджей Сапковский - Крещение огнём
— Спас в лагере девушку и нас, — тихо напомнила Мильва.
— Молчите. Вы не знаете, кто он такой.
Цирюльник не пошевелился. А Мильва вдруг с ужасом обнаружила то, что должна была обнаружить уже давно.
Регис не отбрасывал тени.
— Действительно, — медленно сказал он. — Вы не знаете, кто я такой. А пора бы. Зовут меня Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. На этом свете я живу четыреста двадцать восемь лет, или пять тысяч сто тридцать шесть месяцев по вашему летосчислению, или же три тысячи четыреста двадцать четыре месяца по исчислению эльфов. Я — потомок потерпевших крушение несчастных существ, застрявших среди вас после катаклизма, который вы называете Сопряжением Сфер. Я, деликатно говоря, считаюсь чудовищем. Кровожадным монстром. А сейчас столкнулся с ведьмаком, который профессионально занимается истреблением таких, как я. Это все.
— Вполне достаточно. — Геральт опустил меч. — Даже слишком. Исчезни, Эмиель Регис Что-то-Там Как-то-Там еще. Выматывайся!
— Невероятно, — съехидничал Регис. — Ты позволяешь мне уйти? Ты — ведьмак? Мне — грозе людей? Но ведьмак обязан воспользоваться оказией, чтобы то не допустить! Любой оказией!
— Выматывайся! Удались, да побыстрее!
— В сколь дальние страны прикажешь удалиться? — медленно спросил Регис. — Ведь ты — ведьмак и знаешь обо мне. Когда разберешься со своей проблемой, когда покончишь со всем, с чем тебе надо покончить, ты, вероятно, вернешься в эти пределы. Ты знаешь, где я обретаюсь, где бываю, чем занимаюсь. Будешь меня преследовать?
— Не исключено. Если заплатят. Я — ведьмак.
— Желаю удачи. — Регис застегнул торбу, развернул плащ. — Бывай. Да, вот еще что. Сколь высока должна быть плата за мою голову, чтобы ты соблаговолил обеспокоить себя? Как ты меня оцениваешь?
— Дьявольски высоко.
— Ты щекочешь мое тщеславие. А конкретно?
— Валяй отсюда, Регис.
— Незамедлительно. Но сначала назначь за меня цену. Пожалуйста.
— За обычного вампира я брал столько, сколько стоит хороший конь под седло. Но ведь ты — необычный.
— Так сколько?
— Сомневаюсь. — Голос ведьмака был холоден как лед. — Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог такую услугу оплатить.
— Понимаю и благодарю, — усмехнулся вампир, на этот раз показав зубы. Мильва и Кагыр попятились, а Лютик с трудом сдержал крик ужаса. — Ну всего! Успеха вам!
— Всего, Регис, взаимно.
Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой тряхнул плащом, закутался в него и исчез. Просто взял и исчез.
***— Теперь, — Геральт повернулся, все еще держа обнаженный меч в руке, — твоя очередь, нильфгаардец.
— Нет, — зло прервала Мильва. — С нас хватит. По коням, выбираемся отсюда! Река крик несет, не успеем обернуться, как на горб сядут!
— Я с ним вместе не поеду.
— Ну так езжай один! — крикнула разъяренная не на шутку Мильва. — В другую сторону! У нас уже вот где твои фокусы сидят, ведьмак! Региса прогнал, а ведь он спас тебе жизнь. Но это твое дело. А вот Кагыр спас меня, и он мне друг! Если тебе он враг, то возвращайся в Армерию, скатертью дорога! Там твои дружки уже с петлей поджидают!
— Не кричи.
— Так не стой пень пнем. Подсоби посадить Лютика на мерина.
— Ты сохранила наших лошадей! Плотву тоже?
— Он сохранил, — кивнула она на Кагыра. — Ну, в путь.
***Переправившись через Ину, они поехали правым берегом реки, по мелким разливам, через лозняк и старицы, через поймы и заболотины, гудящие кваканьем лягушек, кряканьем невидимых уток и чирков. День вспыхнул красным солнцем, слепя глаза, заблестел на зеркалах озерков, заросших кубышками, а они свернули к тому месту, где один из многочисленных рукавов Ины впадал в Яругу. Теперь их охватили мрачные, угрюмые леса, в которых деревья вырастали прямо из зеленой от ряски трясины.
Мильва ехала впереди, рядом с ведьмаком, пересказывая ему то, что узнала от Кагыра. Геральт хранил гробовое молчание, ни разу не повернул головы, не взглянул на нильфгаардца, ехавшего позади и помогавшего поэту. Лютик тихонько постанывал, ругался и жаловался на головную боль, но держался героем и не задерживал движения. То, что нашелся Пегас и притороченная к седлу лютня, заметно поправило его самочувствие.
К полудню снова выехали на освещенные солнцем заливные луга, за которыми растянулась широкая гладь Большой Яруги. Перебрались через старицы, перешли бродом мели и рукава. И попали на остров, сухое место среди болот и зарослей, разбросанных между многочисленными рукавами реки. Остров зарос кустарником и лозняком, было здесь и несколько крупных деревьев, голых, усохших, белых от бакланьего помета.
Мильва обнаружила в камышах лодку, которую, видимо, загнало сюда течением. Она же первой высмотрела меж ив полянку, прекрасное место для отдыха.
Остановились, и тогда ведьмак решил, что пришло время поговорить с нильфгаардцем с глазу на глаз.
***— Я подарил тебе жизнь на Танедде. Жаль мне тебя стало, молокосос. Самая большая ошибка в моей жизни. Утром я выпустил из-под ножа высшего вампира, у которого на совести наверняка не одна человеческая жизнь. А должен был бы убить. Но я думал не о нем, потому что у меня голова занята только одним: добраться до тех, кто причинил зло Цири. Я поклялся себе, что они заплатят за это кровью.
Кагыр молчал.
— То, что ты рассказал Мильве, ничего не меняет. Из этого следует лишь одно: на Танедде тебе не удалось похитить Цири, хоть ты и очень старался. И теперь ты тащишься за мной, думая, что я снова приведу тебя к ней и ты опять наложишь на нее лапу. Рассчитываешь на то, что тогда твой император, может быть, подарит тебе жизнь, не отправит на эшафот.
Кагыр молчал. Геральт чувствовал себя скверно. Очень скверно.
— Из-за тебя она кричала по ночам, — буркнул он. — В ее детских глазах ты превратился в кошмар. А ведь ты был и остаешься только орудием, всего лишь жалким слугой своего императора. Не знаю, что ты с ней сделал, чтобы стать для нее кошмаром. А еще хуже, что я не понимаю, почему, несмотря на все это, я не могу тебя убить. Не понимаю, что меня удерживает.
— Может, то, — тихо сказал Кагыр, — что наперекор всем предположениям и видимостям у нас с тобой есть нечто общее, у тебя и у меня?
— Интересно, что?
— Как и ты, я хочу спасти Цири. Как и ты, я не переживаю, когда вижу, что кого-то это удивляет и возмущает. Как и ты, я не намерен никому объяснять, почему это происходит.
— Ты кончил?
— Нет.
— Тогда слушаю.
— Цири, — медленно проговорил нильфгаардец, — едет на лошади через пыльную деревню. С шестеркой молодых людей. Среди них — коротко остриженная девушка. Цири пляшет в сарае на столе, и она счастлива.
