Элизабет Мун - Дары
— Да, это верно, хотя ты еще слишком зелен, чтобы рассуждать о забвении. Ты… — Раненый внезапно умолк и уставился на землю рядом с рукой Долла. — Где ты это взял? — спросил он.
Долл совсем позабыл о ноже, который лежал на земле, поблескивая в первых лучах солнца. Он быстро протянул руку и накрыл его ладонью.
— Сестренка дала, — ответил он. — Простая деревяшка.
— Я вижу, — сказал мужчина. Он покачал головой и зарычал от боли. Этот звук был знаком Доллу; отец напивался каждые три месяца, сколько Долл себя помнил. Незнакомец кое-как встал на четвереньки и пополз к ручейку, где принялся пить и плескаться, а потом поднялся и стащил с себя окровавленную одежду. Уже совсем рассвело, и Долл разглядел синяки и порезы на коже цвета слоновой кости, хотя у него на боках и так уже живого места не было от старых шрамов.
Пока мужчина был занят своими делами и не обращал на него внимания, Долл потянулся, морщась от боли — такое впечатление, будто его всю ночь усердно били палкой, — и подобрал деревянный нож. Если он смог справиться со змеиным укусом, может, и распухшая лодыжка будет ему под силу? И, если уж на то пошло, запекшаяся царапина, которую оставил у него на ноге острый камень?
Мужчина обернулся, когда Долл еще прижимал нож к лодыжке.
— Что ты делаешь? — спросил он резко.
— Ничего, — ответил Долл и поспешно спрятал руки за спину. — Просто проверяю, не больно ли ее трогать.
— Гм. — Мужчина вскинул голову. — А знаешь, парень… Да, кстати, как тебя зовут?
— Долл Дырявы… Долл, сын Гори, — ответил Долл.
— Долл Дырявый? Никогда не слышал.
— Отец зовет меня Дырявые Руки, — сказал Долл с поникшей головой.
— Тогда уж Дырявое Тело. Смотри, как ты ободрался, — усмехнулся мужчина. Долла бросило в жар. — Ну-ну, парень, не ершись. Твое падение отпугнуло грабителей. Может, это произошло случайно, но для меня пришлось очень кстати. Давай-ка займемся твоими ранами…
— Это не раны, — сказал Долл. — Так, пустяки, просто порезы.
— Ну, порезы там или что, а подлечить их не помешает, — ответил незнакомец. Он огляделся по сторонам. — А здесь как на грех нет никаких нужных трав. Надо идти в лес, а с такой лодыжкой ты далеко не уйдешь.
— Простите, — пробормотал Долл.
— Ничего, — отмахнулся мужчина. — Погоди-ка, я только смою кровь…
Он понес скомканную рубаху обратно к ручью. Долл ахнул. Он что, собрался осквернить ручей кровью? Но незнакомец уселся на землю, стащил один сапог и зачерпнул им воды, потом запихнул внутрь рубаху и принялся энергично трясти его. Вода, которая выплескивалась оттуда, была розовой; он плюхнул влажную рубаху на землю, выплеснул окровавленную воду в траву и повторил все снова. Это, конечно, было нехорошо, но он хотя бы не полоскал в воде саму рубаху.
После нескольких смен воды он вернулся к Доллу с мокрым комом рубахи, выжал ее и склонился над ногой Долла.
— Будет больно, парень, зато потом станет легче. Было действительно больно, каждое движение ноги отзывалось болью, а мокрая рубаха казалась ледяной. Незнакомец обмотал ею лодыжку и натуго затянул ее при помощи рукавов. Долл чувствовал, как пульсирует под тугой повязкой кровь.
— А теперь, парень, давай руку.
Долл протянул ему руку не задумываясь; мужчина ухватился за нее и одним движением вздернул его на ноги.
— Тебе придется идти самому, я еще не протрезвел и не возьмусь нести тебя по такой дороге, — сказал мужчина. — Но помочь помогу. Давай я поведу.
— Спасибо, — сказал Долл и похромал вперед, опираясь на плечо мужчины.
Нога у него болела меньше, чем он ожидал. Ноющим мышцам от движения тоже полегчало, хотя порезы и царапины немилосердно саднили.
Спуск по склону был медленным и мучительным, даже когда они добрели до тропинки, по которой, по словам незнакомца, он шел накануне.
— Овцы — не люди, — сказал мужчина, когда они добрались до первого резкого понижения дороги. Он сполз вниз первым, Долл — следом. Незнакомец подхватил его, не дав поврежденной ноге коснуться земли. Это была практически самая длинная его речь за все время, не считая периодических «здесь поаккуратнее» и «этот камень шатается».
Солнце стояло у них над головами, когда дорожка внезапно расширилась и привела их в заросшую травой долину, где сходилось несколько овечьих троп. Впереди над сбившимися в кучку невысокими строениями поднимался дымок. Впервые за многие дни Долл ощутил запах готовящейся еды; в животе у него снова заурчало, ноги внезапно стали ватными. Он мешком повис на плече своего спутника, и тот, пробормотав что-то, обхватил его крепче.
— Потерпи еще немного, парень. До сих пор ты отлично держался, — сказал он.
Долл прикрыл глаза и сглотнул, но на ногах устоял. Мужчина помог ему дойти по широкой дорожке до поляны, где кто-то вкопал по обеим сторонам от кострища по грубой скамье. У домов никого не было видно, но, судя по запаху, внутри кто-то хлопотал. Мужчина усадил Долла на скамью и наклонился, чтобы размотать лодыжку.
— Мне не обойтись без рубахи, парень, иначе никто и слушать меня не захочет, а я собираюсь попытаться добыть нам еды. А там, в долине, должны расти нужные травки для твоих ран.
Лодыжка Долла приобрела довольно пугающий зеленовато-лиловый оттенок; теперь и нога у него тоже распухла. Мужчина натянул мокрую и грязную рубаху и направился в одну из хижин с такой уверенностью, как будто знал ее обитателей лет сто. Долл огляделся по сторонам и заметил, что из-за угла дома кто-то наблюдает за ним. Ребенок. Он отвел глаза, потом быстро повернулся обратно. Мальчишка, в изодранной рубашонке, практически ничем не отличающейся от его собственной, и коротких штанишках. Босиком, как и он сам. Мальчик робко улыбнулся; Долл улыбнулся в ответ. Мальчик подошел ближе; он годился Доллу в младшие братья, если бы они у него были.
— Что с тобой случилось? — спросил мальчик. — Он тебя бил?
— Нет, — ответил Долл. — Я упал со скалы.
— Это надо перевязать. — Мальчик указал на его лодыжку. — Ты хочешь есть?
— Мне нечем отблагодарить, — сказал Долл.
— Ты ранен. Это милость Небесной Госпожи, — сказал мальчик. — Разве там, откуда ты пришел, такого нет?
— Есть… Я просто…
— Сейчас что-нибудь принесу, — сказал мальчик и в один миг умчался прочь, юркий как уклейка.
Через минуту он уже возвращался с толстым ломтем хлеба в руке.
— Вот, путник; да не оставит нас Небесная Госпожа своей милостью.
— Да благословенна будет Небесная Госпожа. Долл преломил хлеб, отдал один кусок мальчишке и принялся оглядываться в поисках мужчины. Того нигде не было видно; открытая дверь наводила на мысли, куда он мог подеваться. Долл откусил от своей половины, мальчик последовал его примеру.
