Андрэ Нортон - Дракон в серебряной чешуе
На третье лето мы положили конец скитаниям. Правда, часть наших откололась и ушла дальше, но большинство остались. Во главе по-прежнему был Оманд, совсем скрючившийся от ломоты в костях, его младшие братья с женами, две дочери с детьми — их мужья ушли вместе с Эйнином, и потому они таили злобу на меня, хотя всегда молчали об этом — и еще три почтенных семьи. Такова была основа общины.
Мы отыскали маленькую долину высоко в горах, где прежде никто постоянно не жил, но раньше держали летний выгон пастухи. От них оставалось несколько хижин, в которых мы и разместились вместе с гуртом овец и десятком пони, а тем, кто всю жизнь кормился морем, досталась тяжкая участь земледельцев.
На высоте, с которой открывался обзор на подходы к долине, мы устроили сторожевой пост. Уклад жизни так переменился, что на часах стояли по большей части женщины, вооруженные луками и копьями, переделанными из гарпунов. Стража была необходима — мы знали, что ждет маленькие деревни в случае неожиданного нападения.
То, о чем я расскажу, произошло примерно через год, как мы поселились там. Большинство наших высаживало в поле запасенные с осени семена, а я несла стражу наверху, когда впервые увидела на дороге всадников. Обнажив меч, лезвие которого отражало солнечные блики, я условленным знаком сообщила об угрозе, сама же стала спускаться по тайным тропам, чтобы проследить за чужаками вблизи.
Теперь для нас все чужаки были врагами.
Вытянувшись на разогретой солнцем каменной плите, я увидела, что они, похоже, не представляют для нас опасности. Их было только двое, а мы успели подготовиться к нападению.
Это были, несомненно, воины, но их кольчуги были пробиты и искорежены. Один из них удерживался в седле только потому, что был к нему привязан, в то время как другой держал поводья его коня. Их головы были обмотаны окровавленными тряпицами, а привязанный к седлу имел еще и рану на плече. Его спутник время от времени озирался, словно страшась преследования. Он еще сохранил свой шлем с изображением атакующего сокола, но одно крыло его было отбито. На кольчугах обоих еще можно было разглядеть родовой герб, но разобрать девиз я была уже не в силах. Впрочем, я все равно ничего не понимала в геральдике Долин. Они были вооружены мечами, сейчас находившимися в ножнах, а у всадника в шлеме имелся еще и арбалет. При них не было седельных сумок, и их кони едва переставляли ноги.
Я слегка откинулась назад и возложила стрелу на тетиву:
— Стоять!
На приказ, раздавшийся ниоткуда, всадник в шлеме поднял голову. Лица его под забралом я не видела, зато заметила, как рука привычным движением легла на рукоять меча. Но меча он не вынул, поняв, вероятно, что этим себе не поможет.
— Сам выходи из засады!
Голос его был низким и хриплым, но твердым; голос человека, привыкшего идти навстречу опасности.
— Нет, — отвечала я. — Твоя смерть в моих руках, наглец! Прочь с коня и бросай оружие!
Он рассмеялся.
— Если хочешь, убей меня, ты, таящийся в скалах, но меча своего я не брошу. Тебе нужен мой меч — попробуй взять его!
Он вызывающе вырвал меч из ножен и изготовился к бою. Его спутник пошевелился и застонал. Человек в шлеме мгновенно развернул коня и загородил своего товарища от того места, откуда по его расчетам я могла выстрелить.
— Зачем вы сюда явились?
Я вспомнила, как он озирался, и предположила — не ведет ли он кого за собой. С этими двумя мы управимся, но если за ними придут другие…
— Нам больше некуда идти, — невыразимая усталость послышалась в его голосе. — Мы пытаемся уйти от погони. Ты и сам мог бы догадаться, если только не спал. Трое суток назад армия Хефордейла стояла у переправы на Вегре. От нее остались считанные бойцы. Мы прикрывали отступавших сколько могли, но… — он сделал неопределенный жест. — Судя по выговору, ты — из народа Долин, а не из Псов Ализона. Я — Джервон, в прошлом — офицер меченосцев, со мной — Пэл, младший брат моего лорда.
Мрачная враждебность его исчезла, побежденная тяжким бременем усталости, и я совсем ясно, словно по гадательным рунам, читала, что от этих людей моему народу беды не будет, поэтому покинула укрытие.
В кольчуге он счел меня за мужчину, а я не стала его разубеждать и отвела их в поселок, перепоручив попечению Эфрины.
Оманд и все остальные поначалу осуждали меня, твердя, что чужие принесут нам несчастье, но когда я спросила, что должна была сделать — убить их? — они устыдились. Хотя они огрубели и ожесточились от тягот лихолетья, но не забыли еще прежних добрых времен, когда дома не запирались и каждого путника ждали хлеб и вино.
Рана Пэла была тяжела, и все мастерство Эфрины не могло отпугнуть гонца смерти, как отчаянно ни билась она за его жизнь. Джервон же, хоть и старался выглядеть сильным и готовым к бою, свалился в лихорадке из-за воспаления в ране и несколько дней пролежал в сильном жару, блуждая сознанием.
Пэл умер еще до того, как Джервон вошел в разум, и был погребен на маленьком кладбище, где уже лежало четверо наших умерших.
Я сидела у постели Джервона, с жалостью гадая, не унесет ли и его жестокая горячка, когда он открыл глаза и взглянул на меня. Потом он нахмурился и сказал:
— Я тебя помню.
Приветствие, конечно, странное, но что требовать от человека, не оправившегося от тяжелой болезни, чьи бредовые видения помрачают разум? Я обхватила его за плечи, приподняла и поднесла питье.
— Ты должен меня помнить, — ответила я, когда он напился. — Это я привела вас сюда.
Он ничего не ответил, продолжая угрюмо разглядывать меня, а потом спросил:
— А где лорд Пэл?
— Ушел вперед, — ответила я сообразно обычаю Долин.
Рот его сжался, глаза закрылись. Мне было неизвестно, что для него значил Пэл, но они были, по меньшей мере, товарищами по оружию, и я видела, что Джервон сделал все для спасения его жизни, поэтому не знала, что ему сказать. Есть люди, которые ни с кем не хотят делить своего горя, предпочитая бороться с ним молча и в одиночестве. Мне показалось, что к таким людям принадлежит и Джервон.
Я выхаживала его, пока он был прикован к постели. Хотя от лихорадки и от предшествующих ей испытаний Джервон сильно исхудал, но это не испортило его приятной наружности — красивое лицо, крепкое сложение, прирожденный боец, подобно моему отцу. Судя по цвету волос, которые были гораздо светлее, чем обожженная солнцем кожа, он был уроженцем Долин. Он нравился мне, но на таких мыслях задерживаться не стоило. При дальнейшем знакомстве это могло перерасти в нечто большее, а он, как только поправится, уйдет, как ушли отец и Эйнин.
Глава третья. СЕРЕБРО ПОТЕМНЕЛО
