Линн Флевелинг - Луна предателя
Сразу за последним домиком распростер свои безлистные ветви огромный засохший дуб. От него начиналась уводящая в лес тропа. Проехав по ней с полмили, отряд выбрался на лужайку. По ней вился ручей, а в дальнем конце виднелся небольшой бревенчатый дом. К одной стене была прибита для просушки волчья шкура, а крышу украшали рога самых разных видов и размеров. В огороде рядом с домом рылись в увядшей ботве пестрые куры. Немного в стороне стоял покосившийся хлев, а в загоне рядом с ним паслись с полдюжины лошадей. Бека узнала Заплатку — любимицу Алека, и двух ауренфэйских лошадей — гнедого жеребца, Обгоняющего Ветер, которого ее родители подарили Алеку в его первый приезд в Уотермид, и вороную кобылу Цинрил, которую еще жеребенком приобрел Серегил.
— Тут они и живут? — с удивлением спросила она Микама. Все здесь было мирным и идиллическим и совсем не подходило, по мнению Беки, Серегилу.
— Тут и живут, — ухмыльнулся Микам. Откуда-то из-за хлева долетел стук топора. Привстав на стременах, Бека крикнула:
— Эй, есть кто дома?
Стук топора оборвался. Через мгновение из-за хлева, широко шагая, появился Алек. Светлые нестриженые волосы рассыпались по плечам юноши.
Суровая жизнь сделала его таким же худым и жилистым, каким его помнила Бека по первой встрече. Не осталось и следа той городской утонченности, которую Алек приобрел в Римини: заплаты и пятна на его тунике делали юношу похожим на конюха. Через несколько месяцев ему исполнится девятнадцать, с некоторым изумлением сообразила Бека. Впрочем, тем, кто его не знает, он показался бы моложе, — сказывалось то, что он наполовину ауренфэйе. Таким он останется еще много лет. Серегил, которому должно было сравняться шестьдесят, все те годы, что Бека его знала, выглядел двадцатилетним.
— А ведь он, кажется, рад нас видеть! — засмеялся ее отец.
— Пусть только попробует не обрадоваться! — Спешившись, Бека крепко обняла Алека. Он действительно оказался ужасно худым, но под домотканой одеждой чувствовались твердые мускулы.
— Исланти бек кир! — радостно воскликнул юноша. — Кра— тис нолиеус имрай!
— Ты теперь говоришь по-ауренфэйски лучше меня, почти-братец! — со смехом сказала Бека. — Кроме приветствия, я не поняла ни слова из того, что ты сказал.
Алек отступил на шаг, с улыбкой глядя на Беку.
— Прости меня. Мы всю зиму только по-ауренфэйски и говорили.
Затравленное выражение, которое появилось в его лице после пленимарского плена, исчезло. Глядя в синие глаза юноши, Бека прочла в них то, на что в своем письме намекал ее отец. Когда-то Бека спросила Микама, не влюблен ли Алек в Серегила, чем ужасно шокировала примерного семьянина. Теперь ей казалось, что Алек наконец разобрался в своих чувствах. В самой глубине души Бека ощутила сожаление и безжалостно задавила это чувство.
Алек обменялся рукопожатием с Микамом, потом вопросительно посмотрел на гвардейцев.
— Что все это значит?
— У меня есть послание для Серегила, — «То самое, — добавила она мысленно, больше лет, чем я живу на свете». сказала ему Бека. которого он ждет
— Должно быть, что-то очень важное!
— Это долго объяснять. Где он?
— Охотится в горах. К вечеру вернется.
— Пожалуй, нужно будет его найти. Времени у нас мало. Алек внимательно посмотрел на нее, но не стал допытываться.
— Сейчас оседлаю коня.
Верхом на Заплатке Алек двинулся впереди отряда вверх по склону.
Бека по дороге бросала на него любопытные взгляды.
— Я думала, что, несмотря на кровь ауренфэйе, ты изменишься сильнее, — сказала она наконец. — А во мне ты видишь перемены?
— Да, — ответил он, и Бека почувствовала в его голосе ту же печаль, что заметила в своем отце при встрече в Двух Чайках.
— Чем вы занимались все то время, что мы не виделись? Алек пожал плечами.
— Некоторое время путешествовали. Я думал, мы отправимся на войну, предложим царице свои услуги, но Серегил долго еще ничего так не хотел, как оказаться подальше от Скалы. В дороге мы находили себе занятия — пели, шпионили, — Алек лукаво подмигнул Беке, — воровали понемножку, когда приходилось класть зубы на полку. Прошлым летом мы чуть не влипли, вот и затаились здесь.
— Вы когда-нибудь вернетесь в Римини? — спросила Бека и тут же пожалела об этом.
— Я бы вернулся, — ответил Алек, отводя глаза, и Беке показалось, что на лице его промелькнуло прежнее загнанное выражение. — Но Серегил не желает даже и говорить об этом. Ему все еще снится в кошмарах «Петух». Мне тоже, но его сны мучительнее.
Беки не было в городе, когда произошло ужасное убийство старой хозяйки гостиницы и ее семейства, но она слышала достаточно, чтобы сейчас ощутить тошноту. Бека с детства знала Триис, играла в саду с ее внучкой Сиплой. Сын Триис, отец Силлы, научил ее вырезать свистульки из побегов орешника.
Эти невинные жертвы погибли в ту ночь, когда князь Мардус напал на Дом Орески. Пленимарцам резня в «Петухе» ничего не дала — это была просто месть сопровождавшего Мардуса некроманта, Варгула Ашназаи. По его приказу была перебита семья хозяев гостиницы, схвачен Алек, а изуродованные тела оставлены, чтобы их нашел Серегил. Тот в порыве горя поджег дом, превратив его в погребальный костер.
Добравшись до вершины хребта, Алек натянул поводья и пронзительно свистнул сквозь зубы. Откуда-то слева донесся ответный свист, и всадники свернули в ту сторону. Скоро они оказались у пруда.
— Он похож на пруд в Уотермиде, — сказала Бека.
— Похож, — согласился Алек с улыбкой. — У нас здесь даже выдры водятся.
Никто из них не заметил Серегила, пока тот сам не вышел на берег и не помахал им. Он сидел на бревне у воды, и поношенная туника и штаны совсем сливались с растительностью.
— Микам! И Бека! — Серегил быстро двинулся к ним, и во все стороны разлетелись перья: он ощипывал подстреленного дикого гуся.
Серегил был худым и загорелым, но таким же красивым, каким его помнила Бека, — может быть, даже более того, поскольку теперь она смотрела на него глазами женщины, а не ребенка. Тонкий и не особенно высокий, он двигался с неосознанной грацией великолепного фехтовальщика; на загорелом лице светились теплым юмором большие серые глаза. Бека знала Серегила с детства, но теперь впервые поразилась тому, какими старыми кажутся эти глаза на молодом лице.
— Привет, дядюшка! — сказала она, снимая перышко с его длинных каштановых волос.
Серегил отряхнул одежду от пуха и перьев.
— Вы выбрали хороший денек для визита. На пруду живут гуси, и мне наконец удалось подбить одного.
— Стрелой или камнем? — со смехом поинтересовался Микам. Серегил был известен своим искусством фехтовальщика, но никогда не отличался умением стрелять из лука.
