Люциус Шепард - Отец камней
— Я могу вызвать вас в суд.
— Можете, — согласилась она, — но там я повторю все то, что уже сказала. К тому же свидетель из меня не очень надежный. Прокурор примется расспрашивать о моем прошлом, а я ему не отвечу.
— По-моему, великое дело было как-то связано с Гриаулем.
— С ним связано все, — заметила Кирин и пожала плечами.
— Ну хоть намекните! Дайте мне зацепку!
— Ладно, слушайте. Вам нужно уяснить себе, что такое культ. Они не столько поклонялись Гриаулю, сколько обожествляли свой страх перед ним. Мардо считал, что состоит с Гриаулем в определенном родстве. Он мнил себя духовным потомком того чародея, который обездвижил дракона, кем-то вроде ритуального противника, одновременно врагом и служителем Гриауля. Эта двойственность приводила его в восторг, он полагал ее верхом коварства.
Коррогли попытался выжать из Кирин еще что-нибудь о культе, но безрезультатно и в итоге вынужден был отступиться.
— А Мириэль знала что-нибудь?
— Вряд ли. Мардо доверял ей в том, что касалось материального мира, но не в волшебстве. Да, он замыслил что-то серьезное, и я забеспокоилась, поскольку предпочитаю не сталкиваться ни с чем серьезным. Мне стало страшно. Вокруг меня бесследно пропадали люди, разговоры велись исключительно шепотом, тьма выползала из углов и заполняла весь храм. Наконец я не выдержала и понемногу начала замечать то, что прежде как-то не бросалось мне в глаза. Я осознала, насколько опасной была моя скука, как низко я пала, стараясь ни о чем не задумываться. Я поняла, что Мардо Земейль отнюдь не безобидный краснобай, а злой человек — злой в худшем смысле слова. Он стремился познать секреты колдовства, которое умерло из-за того, что не нашлось людей, достаточно испорченных, чтобы рыться в той грязи, где спрятаны его корни.
— И что же вы заметили?
— Пытки… Жертвоприношения…
— Человеческие?
— Быть может, точно не скажу. Однако Мардо был на такое способен.
— И вы думаете, он хотел принести в жертву Мириэль?
— Пожалуй, да, хотя и не чаял в ней души. Вполне возможно, его посетила шальная мысль, что для завершения своего великого дела он должен пожертвовать самым для себя дорогим. А ее он, я думаю, держал в неведении.
Коррогли следил за дрожанием теней, что отбрасывали на пол листья растений. Он чувствовал себя до смерти уставшим. «Что я тут делаю, подумал он. — Беседую с приятной пожилой дамой о природе зла, пытаясь установить, мог ли дракон совершить убийство?»
— Вы упоминали о доверии…
— Да. Мардо ясно дал понять, что, если с ним что-нибудь случится, его место должна занять Мириэль. Они…
— Что?
— Я всегда подозревала, что их связывает нечто личное, и в этом еще одна причина доверия Мардо. Доказательств у меня нет, только ощущения, а они вам вряд ли помогут. Во всяком случае, если я поделюсь с вами своими догадками, вреда никому не будет. По-моему, Мардо подготовил документы, по которым Мириэль причиталось какое-то наследство. В таких вещах на него можно было положиться. — Кирин наклонила голову, словно старалась как можно лучше разглядеть выражение лица Коррогли. — Я вижу, вы удивлены. Знаете, никогда в жизни я не встречала адвоката, который не умеет скрывать своих чувств.
«Ну вот, — подумалось Коррогли, — даже мое лицо против меня».
— Я и не подозревал, что они скрепили свой союз таким образом, заметил он.
— Быть может, и не скрепили. Я же предупредила вас, что наверняка не знаю. Но если я права и документы существуют, вы легко найдете их. Мардо, разумеется, не отдавал их никому. По всей видимости, они находятся в храме.
— Понятно.
— О чем вы думаете?
— Я думаю о том, — он фыркнул, — что случай вроде бы простой, но на каждом шагу возникают непредвиденные сложности.
— Случай действительно прост, — произнесла Кирин, помрачнев. — Каким бы отъявленным злодеем ни казался вам Уильям Лемос, то, что он сделал, оправдывает его целиком и полностью.
Однажды вечером, незадолго до начала суда, Коррогли посетил управление полиции, чтобы еще раз осмотреть орудие убийства — Отца камней, как назвал его Лемос. Адвоката провели в помещение, где хранились вещественные доказательства, и оставили наедине с самоцветом. Он помещался в стоявшей на столе жестяной коробке и был завернут в папиросную бумагу. Камень вновь удивил Коррогли. Он то темнел, поглощая свет, становясь похожим на невероятно древнее яйцо с полупрозрачной скорлупой, то вдруг становился изысканно прекрасным, будто воплощение тончайшей сути некоей философии божеств и духов. В середине его можно было разглядеть черное пятнышко, напоминавшее формой человека с воздетыми к небу руками. Подобно самому Гриаулю, камень представлял собой загадку природы, явление, которое поддается множеству истолкований, и Коррогли готов был поверить, что самоцвет на деле — порождение дракона. Однако рассказ Лемоса по-прежнему казался адвокату чистейшей воды выдумкой, причем настолько неудачной, что она вполне способна привести резчика на виселицу. Причины, которая побудила бы Гриауля желать смерти Земейля и избрать вершителем своей воли Лемоса, не существовало: по крайней мере Коррогли ее не видел. Да и Лемос никаких причин не называл, лишь твердил, что все было именно так, как он рассказал, — но бездоказательные выдумки вряд ли могли его спасти. Впрочем, многочисленные неувязки в деле только подстегивали Коррогли. Что за случай, думал он? На университетской скамье о таком можно было лишь мечтать, так почему же теперь он недоволен, почему порой ему чудится, что он напрасно тратит время и усилия, почему иногда его тянет отступиться? Он вынул Отца камней из коробки и взвесил на ладони: самоцвет оказался неожиданно тяжелым. Как драконья чешуя, как мудрость веков. «Черт побери, — подумал Коррогли, — пора завязывать с адвокатурой и объявить себя творцом новой религии. На свете достаточно глупцов, чтобы признать во мне пророка и последовать за мной».
— Замышляете кого-нибудь убить? — сухо справился кто-то у него за спиной. — Неужели вам так надоел ваш подзащитный?
Коррогли обернулся и увидел перед собой мирового судью Иэна Мервейла худощавого мужчину аристократической наружности в элегантном черном костюме. В темных, зачесанных назад волосах судьи пробивалась седина, во взгляде водянисто-голубых глаз читались сообразительность и напористость.
— Скорее уж я замахнусь на вас, — буркнул Коррогли.
— На меня? — Мервейл сделал вид, будто поражен до глубины души. — А я-то чем вам досадил? Нет, сдается мне, вы затаили зло если не на своего клиента, то на достопочтенного судью Ваймера. Судя по всему, он не одобряет вашу тактику.
