Лев Вершинин - Сказание о рыцаре Гуго
А посреди зала — белый квадрат, окаймленный черным.
И ступил на него рыцарь.
И умер.
Но ненадолго.
И вернулся в мир сей.
Была же смерть подобна подземному ходу, неуклонно сужающемуся. В конце хода — дверь. А за нею — ничто. И совсем немного уже оставалось Гуго до порога. Медленно шел рыцарь, а навстречу бежали люди — все, коих встречал он в жизни. И несли щиты с гербами. И воняли сермягами. И вели под уздцы коней.
Но словно могучая рука остановила Гуго у входа в небытие и резко, почти ударом, вернула обратно. И понял рыцарь, что, вторгшись в разум, убил и воскресил его Безликий.
— Я рад тебе, Гуго фон Вальдбург.
Голос прозвучал негромко и, вопреки приветливым словам, равнодушно. Он возник из ничего и, возникнув, заполнил собою пустоту зала. Спокойствие, отрешенность, холод великой мудрости — вот что слышалось в голосе. И ощутил себя рыцарь назойливым муравьем, что взялся докучать великану, прилегшему в тени дубравы.
Но сверх того! — вопреки канону проходил обряд. Ведь говорят сказители: войдя, умрешь; а возродившись — уходи. Ибо за мгновение небытия проникнет в сокровенные уголки души твоей Безликий. Проникнет и, познав тайное, разгадает страсть. Поймет, не спросив, а затем, дав ответ, изгонит.
Значит, не должен звучать голос. Но звучит!
— Не страшись, Гуго фон Вальдбург! Я хочу говорить с тобой.
— Но отчего со мной?
О, здесь подвох! Здесь коварство! Гуго сознавал это каждой частицей разума своего. Разве самый достойный он из избранных? Разве уступали ему астуриец, и франк, и гэл? Но ни одного из них не почтил беседой властитель Башни! Значит, глумится Безликий. Хочет запутать гостя беседой и изгнать, не излечив тоски… Но за что?
— Ты боишься обмана, Гуго? Не нужно бояться. Не умею я лгать, хотя, быть может, было бы интересно. Не для этого сотворен. Лишь отвечать могу. Но скучно отвечать на простые вопросы.
— Ты делаешь людей счастливыми. Так ли это просто?
— Счастливыми? — словно бы насмешка промелькнула в дотоле бесстрастном течении слов. — Невнятное понятие. Как вы, смертные, упорно применяете его… Но, говоря «счастье», не говорите ничего. Пустое слово.
— Пустое? Но золото! Но власть!! Но слава!!!
И совсем по-живому прозвучал ответ:
— А разве ты, Гуго фон Вальдбург, пришел за этим?
Вот так! С кем споришь, баварец?!
И что скажет муравей великану?
— Ты сумел поймать меня на слове, Владыка Башни. Да, мне хватает злата, завещанного предками. И не нужны титулы, ибо корон много, а герб Вальдбургов — один. Воистину — у каждого своя страсть и свое счастье. Но я не ведаю, что гнетет меня. Имея все, всего лишен. Потому и предстал перед тобою…
И чем ответит великан муравью?
— Хорошо сказано, Гуго, — соглашается голос. — У каждого своя страсть. Но скучно счесть страстью вожделение. Простое — просто. К чему тут я? Что толку наполнять пустоту, не наделенную дном? Подобные тебе вынуждали меня отвечать — ибо это мой долг. Но ведь их вопросы — начинались с «хочу». А я создан для решения истинных задач!
И вдруг — мука в голосе:
— Но что толку, если ответы уже не нужны никому. Нужен ли я, если это так?
И — надежда, делающая голос совсем живым:
— Ты первый, чья страсть неясна мне. Быть может, она истинна?
…Необъятна скорбь Безликого. Ушли тролли, которым служил он честно и верно. Ушли и погибли неведомо где. Никто не вернулся в Башню. И остался Безликий один. Уже не слугой, но господином. Но господство его — в ответах на вопросы. Оттого ждет он вопрошающих…
— Да, Гуго, ты выше подобных тебе. Ибо душа твоя непрозрачна.
Невольной гордостью откликнулось сердце. Такого не рассказывали бродяги-певцы. И ныне еще выше взойдет слава имени фон Вальдбургов. Воистину, подобным венцом еще ни один из предков не венчал родового герба.
— Ужели ты, всезнающий, не постигнешь тоску мою?
Недолго помолчав, пояснил голос.
— Понять можно, разложив сложное на простое. Неявное сделав явным. А неясное — ясным. Но в твоей душе много такого, что по силам осознать лишь тебе. Я открою тебе суть тоски. А ты сумей передать ее так, чтобы я понял. Пойми и выскажи. Тогда — отвечу.
И, словно стилетом, пронзила виски мгновенная боль. Вспышка ослепила глаза. В лихорадочной круговерти мелькнуло все, что довелось видеть и испытать. Мелькнуло и пропало. Осталось лишь одно видение. Воспоминание. Отблеск памяти. Единственное, не пропавшее во тьме. Болезненное, как сама тоска…
И пришел Гуго в себя.
Очнулся.
Смятенный. Еще отказывающийся поверить.
Но уже и не смеющий сомневаться.
Как странно! Ни на миг не забывал об увиденном, но полагал, что ему — сильному! — не способно затмить жизнь это воспоминание, горькое, но такое пустое в сравнении с великими делами фон Вальдбургов.
Вот чего не может понять Безликий.
А не умея понять, велит объяснить.
И лишь тогда сможет он совершить чудо.
Но значит — пусть в малом, а уступает властелин Башни человеку?
И словно в ответ, улыбка в голосе:
— Да, Гуго. Ты — иной, нежели прежние. Они не спрашивали. Они всего лишь просили.
…Проси, чего хочешь. И, узнав, как достичь, получишь желанное. Ибо Безликий всемогущ…
Неужели так просто? Всего лишь взглянуть в лицо тоске своей, не больше. Но взглянув, узнаешь разницу между просьбой и вопросом.
Слабый просит. Сильный спрашивает.
Спрашивай, человек!
ГУГО ФОН ВАЛЬДБУРГ — ЕДИНСТВЕННЫЙ, ГОВОРИВШИЙ С БЕЗЛИКИМ. И ПОСЛЕДНИЙ, ДОПУЩЕННЫЙ В БАШНЮ. ОН ВЕРНУЛСЯ ВО ЗДРАВИИ И СЛАВЕ, НО ПРОЖИЛ НЕДОЛГО. ТОСКА УБИЛА ЕГО. ИБО БЫЛ РЫЦАРЬ ГУГО ПЕРВЫМ ИЗ ИЗБРАННЫХ, КТО НЕ ОБРЕЛ ЖЕЛАННОГО.
Спроси — и обретешь дар творить алмазы из глины.
Но подкупишь ли тоску?
Спроси — и чело увенчает корона.
Но разве прикажешь тоске?
Спроси — и слава твоя достигнет Гроба Господня.
Но когда и кого устрашилась тоска?
…Говори коротко. Еще лучше — молчи. Безликий знает, чего хочет душа твоя. И станет зеленый глаз синим. Спустя миг — алым. Обратись в слух и внимай. Алый свет — знак: всезнающий готов осчастливить тебя ответом…
На колени опустился Гуго фон Вальдбург, голый и безоружный.
Не рыцарь с гербом.
Но человек, познающий суть тоски своей.
И задал вопрос.
Тотчас же полыхнул выпуклый глаз. Зелень сменилась синевой. Но синева не стала багрянцем.
Ибо внезапно побелел глаз.
Ослепил яркой вспышкой.
И погас, подернувшись мутью.
Ослеп Безликий. И сотни мерцающих огоньков погасли вместе с выпуклым оком. По залу же, неведомо откуда, пополз странный, неприятно-горелый запах. Словно человечью плоть, опутав сыромятными ремнями, поджаривали где-то в глубинах Башни.
