Барбара Хэмбли - Мать Зимы
Он нахмурился с расстроенным видом.
— Они стреляли красивых птиц, и не потому, что были голодны. Там, на реке, была черная птица с длинными ногами и хохолком белых перьев на голове, и мальчик выстрелил в нее из лука. Когда птица улетела, мальчик сказал слугам: «Я желаю, чтобы вы изловили это существо сетями», — на сложных словах голос мальчика слегка запинался, — «и принесли мне, ибо я не желаю лишиться своей... своей добычи»... Что такое добыча, Руди? — Он открыл глаза.
— Добыча — это то, что ты приносишь домой с охоты.
Руди смотрел на огонь, гадая, сколько времени прошло с той поры, когда черные цапли обитали на болотах близ Гая.
Сто лет? Двести? Эти знания были частью колдовской науки, но сейчас он ничего не мог припомнить. Наверняка Ингольд с ходу выдал бы ему все нужные сведения, заодно мягко пожурив юных магов, которым, чтобы излечиться от забывчивости, нужно делать на руках татуировки... И заодно там же можно записать и свое собственное имя.
— Похоже, это был скверный мальчишка. Что скажешь?
— Да. — Тир вновь закрыл глаза, сосредоточившись на погребенных в памяти воспоминаниях из чужой жизни. — Он был жестоким потому, что всего боялся. Он боялся... боялся... — Тир попытался ухватить ускользающую мысль. — Он думал, что все хотят ему зла, что они сделают королем кого-то другого вместо него. Братьев его папы и их детей. Так сказал ему папа. Его папа тоже был плохим человеком.
Он взглянул на Руди, и тот обнял его за плечи. Даже королевские покои в Убежище Дейра были тесными и обставленными очень скромно, — тем, что удалось разыскать в самом Убежище или на развалинах уничтоженных городов. Дорога на юг через Ренветский перевал была очень нелегкой. В ту пору, когда люди со всех концов королевства пытались добраться до Убежища, они нередко пытались облегчить свои фургоны, выбрасывая из них мебель, которую теперь собирали по обочинам, — но год под дождем и снегом явно не пошел ей на пользу.
— Но почему, если человек все время боится, это делает его злым? — заинтересовался Тир. — Разве если он будет злым, люди не станут обижать его еще сильнее?
— Если то были слуги его отца, они не могли обижать его в ответ, — пояснил Руди, который много нового узнал о дворцовых порядках с тех пор, как покинул Южную Калифорнию. — Может статься, что он меньше боялся, когда плохо себя вел.
Тир кивнул в знак согласия, но, похоже, что-то по-прежнему беспокоило его. Насколько мог судить Руди, сам мальчик был совершенно не способен ко злу.
— А почему братья его папы хотели стать королями вместо него? Ведь быть королем так ужасно.
— Может, они этого не знали.
Похоже, Тира его слова ничуть не убедили. И это можно понять. Тир помнил, каково это — быть королем. Много, много, много раз подряд.
Большая часть его воспоминаний представляла интерес скорее для Джил, чем для Руди. Именно она в передышках между тренировками гвардейцев и прочими своими обязанностями пыталась по кусочкам восстановить историю Дарвета и близлежащих земель, историю взаимоотношений колдунов, церкви Истинного Бога и родовитых семейств с южными империями, удельными княжествами Фелвуда и далекими морскими державами на востоке. Скорее всего, она могла бы точно вычислить, в какого именно короля превратился этот злой мальчишка, стрелявший по птицам, кем был его отец, и какие политические соображения двигали его дядьями, желавшими устроить государственный переворот, — впрочем, похоже, все они там друг друга стоили.
Хотя скорее всего никакого переворота не произошло, ведь если бы этот мальчик не повзрослел и не женился, то не передал бы свои воспоминания потомкам, одним из которых и стал Тир.
И это было бы настоящей трагедией. Как колдун, Руди отмечал про себя все подробности воспоминаний о дворце, опознавал цветы, сады, птиц и животных, мельком замеченных среди деревьев, — теперь он вполне явственно мог представить себе то место, которое наяву видел лишь в развалинах. Но больше всего его увлекала жизнь былых времен, отношения между людьми, то, как жестокость переплеталась с жестокостью, как злость порождала зло на протяжении поколений, как подозрительность и неограниченная власть породили на свет маленького негодяя, который всеми силами стремился отравить жизнь окружающим. Немудрено, что у Тира порой были глаза древнего старца.
— Руди? — после торопливого стука в дверь просунулась взъерошенная светловолосая головка. — Милорд Руди, — тут же поправился мальчуган с широкой улыбкой. — Привет, Тир. Милорд Руди, ее величество просит, чтобы вы подошли к Дверям. Фаргин Гроув совсем ее допек, — добавил он, когда маг встал и потянулся за посохом.
— Замечательно. — Вот уже много лет Руди мечтал о том, чтобы расквасить нос Фаргину Гроуву. — Спасибо, Геппи.
— Руди, а можно мы с Геппи пойдем поиграем?
— Ну, конечно, парень. Насколько я знаю Гроува, быстро он нас не отпустит.
Геппи с Тиром побежали вперед, а Руди двинулся по широкому главному коридору королевского анклава, — только здесь и сохранились в неприкосновенности просторные залы, которые во всех прочих частях убежища давно уже разделили на сотни крохотных комнатушек, — а затем спустился по Королевской Лестнице. Кто-то воспользовался перилами, чтобы растянуть бельевые веревки, так что Руди пришлось пригнуться, чтобы, наконец, добраться к выходу. В штанах из грубой замши, в шерстяной рубахе и ярко раскрашенной куртке из бизоньей шкуры, с темными волосами, свисающими почти до плеч, Руди едва ли являл собой воплощение колдовского достоинства, и лишь деревянный посох, истертый множеством рук и увенчанный металлическим полумесяцем с заостренными концами, выдавал в нем истинного мага.
Своды Придела терялись высоко во тьме, и лишь крохотные точки света намечали мосты, пересекавшие его на четвертом и на пятом уровне. От гладких, как стекло, стен эхом отражались болтовня и смех прачек, трудившихся прямо у небольших каналов, протекающих прямо в каменном полу; многие из них дружески приветствовали проходящего мимо Руди.
Голос Фаргина Гроува грохотал над этой привычной повседневной суетой подобно раскатам грома в летний полдень.
— Если мы их содержим, так пусть они отрабатывают свой хлеб! — Гроув был рослым мужчиной, и его силуэт, выделявшийся на фоне слепящего света, просачивающегося через распахнутые ворота Убежища, Руди опознал сразу же. — Если же они свой хлеб отрабатывать не желают, а я что-то пока этого не вижу, то пусть подыщут себе более полезное занятие или убираются вон! Как и некоторые другие, которые жиреют тут на наших харчах... Все до единого должны выходить в поля и вносить свою лепту в охрану...
