Барбара Хэмбли - Мать Зимы
— Запах похож, да. Но перед тем, как на тебя напала та тварь, точно такие же шорохи донеслись вокруг сразу из пяти разных мест, отвлекая мое внимание. Подземелья вон там, если я все правильно помню.
С того самого момента, как она оказалась в этом мире, после пришествия дарков, Джил охраняла Ингольда, следуя за ним по пятам. Подземелья были почти разрушены дарками, и у Джил до сих пор при мысли об этих невидимых ночных охотниках волосы вставали дыбом. Она осторожно пробиралась вслед за магом по залу, усеянному всевозможным мусором, — от разломанных, разграбленных сундуков и разбитых подсвечников до каких-то обглоданных костей. Дальняя дверь выводила прямо на лестницу. Снизу доносился запах воды, сырой и холодной, словно из могилы.
— Когда в городе началась охота за книгами, — архивными записями и всем, что могло гореть, — Майя отдал им все, что мог, а остальное спрятал. — Голос Ингольда приглушенно отдавался под сводами идущего наклонно коридора, а где-то далеко впереди, стремясь укрыться от яркого света, вспыхнувшего на конце посоха, плюхнулась в воду какая-то незримая тварь.
— Часть архивов он замуровал в старых кельях епископской башни, а затем принялся простукивать стены в подземелье, чтобы отыскать другие комнаты, замурованные в прежние времена, где он мог бы укрыть самые древние и ценные фолианты. Вот так он и обнаружил Цилиндр.
В этом лабиринте комнат и туннелей, составлявшем подземелье дворца, вода стояла на высоте пяти или шести дюймов. Свет посоха Ингольда бросал на нее ослепительные отблески, когда Джил с магом пробирались мимо полуразрушенных стен, густо поросших мхом и сланчем. Кладка была очень древней, и рисунок казался куда более грубым и старым, чем в Гае. Пенамбра была основана задолго до северной столицы; еще до первого появления дарков тысячи лет назад, — ее корни уходили во времена, недоступные человеческой памяти.
В этот миг Джил невольно вспомнился сам Майя, — тощий человек со впалыми щеками и скрюченными артритом руками, который вместе с Ингольдом потешался над тем, каким он был прежде: самоуверенным дилетантом, которому богатый и знатный покровитель купил место епископа, хотя Майя был еще слишком молод, чтобы заслужить этот пост.
Возможно, и заслужил он его по-настоящему лишь в ту ночь, когда прятал книги, — в ту ночь, когда он вывел своих людей из разрушенного города и повел их в единственное безопасное место: в долину Ренвет, к черностенному Убежищу Дейра. Ингольд остановился перед заложенным кирпичом проходом.
Джил стояла в нескольких шагах позади, в ледяной воде, вслушиваясь в каждый звук, в каждый шорох, в каждый шум капель и глухое завывание ветра, стараясь не дрожать и не думать о яде, который, возможно, в этот миг растекается по венам. И все же если укусившая ее тварь и была ядовита, утешила ее Джил, то, похоже, яд был не слишком опасным. Бог свидетель, у него было достаточно времени, чтобы прикончить свою жертву.
Ингольд провел ладонью по сочащимся влагой кирпичам и что-то прошептал себе под нос. Джил не заметила никаких зримых изменений в кладке, но Ингольд уперся посохом в стену, — на конце его по-прежнему горел магический огонь, — а затем, достав нож из-за пояса, принялся вычищать раствор, который поддавался легко, точно труха. Пока маг один за другим высвобождал кирпичи, Джил даже не сдвинулась с места, чтобы помочь ему, да он и не ожидал помощи. Она лишь смотрела по сторонам и прислушивалась, готовая отразить любую опасность.
Таково было призвание всех, кто носил черную форму с белой нашивкой в виде листка клевера, — символ гвардейцев Гая.
Горящий посох Ингольд оставил в коридоре, чтобы Джил было легче следить за тем, что происходит вокруг. Сам он, будучи магом, прекрасно видел в темноте.
Из дыры, проделанной в кирпичной кладке, сочилась слабое мертвенное сияние, — это светился сланч, устилавший все стены внутренних помещений, но это сияние не освещало ничего. Ингольд принялся счищать тягучую шуршащую массу со столиков и сундуков, обнаруживая под толщей сланча слои промасленной кожи, защищавшей книги.
— Архивы, — пробормотал маг. — Майя молодец.
Цилиндр находился в деревянном ящике в нише задней стены. Длиной он оказался чуть больше ладони, в диаметре его можно было обхватить двумя пальцами, и сделан из прозрачного, как вода, стекла. Люди, жившие в Прежние Времена, до первого появления дарков, похоже, предпочитали простые геометрические формы. Ингольд на миг поднес цилиндр к губам, а затем, установив на край стола, принялся внимательно изучать, словно в поисках каких-то отражений. Джил заметила, что по тому, как маг держал Цилиндр, — тот был явно тяжелее обычного стекла.
Наконец, маг сунул его в заплечный мешок.
— Должно быть, кто-то из предшественников Майи счел его либо слишком опасным, либо святотатственным. — Ингольд осторожно выбрался наружу через дыру в кладке и вновь подхватил посох. — На протяжении многих столетий, — и это было не так давно, — магия подлежала анафеме, и люди вполне могли заживо замуровать в подземельях колдуна вместе с его игрушками. Эта комната была защищена Руной Уз, подавляющей любую магию... Одному небу известно, что еще они успели уничтожить за эти годы, но здесь... — Он коснулся заплечного мешка.
— Кто-то решил, что эту штуку стоит сохранить даже на протяжении столетий. Одно это оправдывает все наши усилия и потери.
Ингольд коснулся ее распухшего, перебинтованного лица. При этом прикосновении Джил ощутила прилив тепла и силы.
— Твою помощь невозможно переоценить, моя дорогая.
Джил отвернулась. Она до сих пор не знала, как отвечать на такие проявления любви и заботы, даже когда отучилась думать: «Когда он обнаружит, что я за человек на самом деле, то сразу бросит меня». Ингольд, к ее постоянному изумлению, и впрямь любил Джил так же сильно, как она его. Ей до сих пор было не понять, почему.
— Это моя работа, — просто сказала она.
Теплая, иссеченная шрамами, ладонь коснулась здоровой щеки Джил. Ингольд повернул ее лицом к себе и крепко обнял. Так они стояли, прижавшись друг к другу, — старик и воительница, — в поисках тепла и поддержки в гибнущем мире.
* * *Два дня они потратили на то, чтобы перенести все книги. Два холодных дня, хотя на дворе стоял уже май месяц, и в прошлом климат Пенамбры скорее можно было назвать субтропическим: здесь в изобилии рос хлопок и сахарный тростник. Два дня сырости, когда каждый вечер приходилось заново натирать сапоги воском, а запасные — сушить у огня, два дня напряженной работы, когда приходилось таскать по лестнице тяжеленные фолианты туда, где во дворе хозяев дожидался мул, защищенный чарами, убеждавшими всех вокруг: «здесь нет никакого мула», и «это существо опасно и несъедобно».
