Светлана Крушина - Королевская прогулка
— У тебя все впереди, — пообещал Оге. — Какие твои годы…
— Типун тебе на язык… Мне при моем образе жизни болеть нельзя.
— Почему это?
— Подумай сам, — предложил Грэм и ушел под воду с головой, потом вынырнул и быстро поплыл к берегу.
— А! — сказал Оге, наблюдая, как он выбирается на землю и начинает одеваться.
Грэм покрылся гусиной кожей, да и надевать одежду на мокрое тело было весьма неприятно. Не говоря уже о том, что мокрые волосы противно липли к спине. Зато он наконец-то был опять чистый. Ура.
— А чем же ты все-таки занимаешься? — задумчиво спросил Оге.
— Граблю и убиваю людей.
— Я серьезно!
— Я тоже.
Оге озадаченно умолк.
* * *Костер уже почти потух, только угли еще едва тлели. Около них на корточках сидела Ванда. Как заметил Грэм, кольчугу она уже сняла. Зря, с его точки зрения.
При появлении парней она подняла голову:
— Ага, вернулись! Я-то уж думала, вас русалки утащили.
— Нет, просто вот он, — Оге ткнул пальцем в Грэма, предварительно уронив (буквально) посуду на землю, — решил искупаться.
— Искупаться? — удивилась Ванда. — Не слишком ли холодно?
— Для него — нет. Он вообще, оказывается, страшный человек. Знаешь, кто он? Разбойник!
— Не болтай глупостей, Оге!
— Но он сам сказал!
— Оге!
Грэм только усмехался. Как забавно: говоришь чистую правду, а тебе все равно никто не верит.
— Хватит трепать языком, — сердито сказала Ванда. — Отправляйся лучше спать.
— А сторожить кто будет?
— Я посижу, все равно спать не хочется. Потом тебя толкну.
— Толкни лучше Ива, — буркнул Оге и ушел в шатер.
Грэму тоже следовало бы лечь спать, но уходить очень не хотелось. Он присел напротив девушки, по другую сторону полупотухшего костра, придвинувшись, чтобы тлевшие угли освещали его лицо. Так было честно: он-то неплохо видел в темноте, а Ванда — нет.
— Разрешишь посидеть с тобой? — спросил он.
Ванда удивленно на него взглянула:
— Почему ты спрашиваешь? Ты в праве делать, что хочешь. Я не могу тебе приказывать.
— Но ты меня наняла, — слегка улыбнулся Грэм.
— Ты ведь отказался взять деньги, — возразила Ванда. — Кстати, почему? Тебе разве совсем не нужно золото?
— Иногда нужно.
— Иногда? То есть сейчас как раз — нет?
— Сейчас мне больше всего нужна компания.
— Ммм? — не поняла Ванда.
— Слишком долго был в одиночестве, — пояснил Грэм.
Он сам себе удивлялся: никогда его не пробивало на откровенность. Он вообще считал себя крайне неразговорчивым человеком, и знал, что подавляющее большинство его знакомых придерживаются того же мнения. И то, что сейчас он так свободно и охотно беседовал с девушкой, которую знал всего несколько часов, было фактом более чем необычным. Тем более, что беседа касалась такой животрепещущей темы, как его собственная жизнь.
Ни в какую любовь с первого взгляда Грэм, конечно же, не верил. До сегодняшнего дня.
Потому что с ним, кажется, случилась эта самая неприятность.
Иначе с чего бы ему вдруг захотелось, чтобы эта молоденькая девушка знала про него все-все? Чтобы выслушала его? Почему было так радостно просто смотреть на нее?
Ведь он не знал о ней ничего, кроме имени.
— И часто с тобой такое случается? — вопрос Ванды вывел его из задумчивости.
— Что именно?
— Жажда общества.
— Первый раз, — усмехнулся он.
— Серьезно? А часто приходится путешествовать в одиночестве?
— Почти всегда.
— Наверное, это грустно.
— Обычно нет. Периода одиночества мне как раз хватает, чтобы отдохнуть от людей.
— Понятно, — протянула Ванда и замолкла, уставившись в угасающие угли.
Грэм тоже молчал, но смотрел на нее.
— Грэм, — вдруг тихо сказала Ванда, поднимая на него свои удивительные глаза, ярко блестящие в красноватом свете угольев. — А долго ты бродишь по дорогам?
— Долго.
— Сколько же?
— Всю жизнь…
— Значит, у тебя нет дома?
— Нет.
— И нет родителей?
— Они давно умерли.
— И тебя никто не ждет?
— Никто.
— Ни единый человек на свете? — продолжала допытываться Ванда. — Как это, должно быть, ужасно! Страшно представить, что некуда вернуться после трудной дороги, что никто не обнимет тебя, не скажет: "Как я рад тебя видеть!"
— И не представляй, — посоветовал Грэм. — Хотя это не так уж и страшно. Я просто давно уже не думаю об этом, вот и все.
— Да… а я вот каждую ночь вспоминаю дом… Я ведь первый раз сорвалась так. Меня растили словно в теплице, мама берегла меня не меньше, чем свои розы, — она слабо улыбнулась, откинула с лица рыжие кудри.
— Тяжело тебе, наверное?
— Еще как. На земле спать так и не привыкла… И, наверное, не привыкну никогда.
— Ко всему можно привыкнуть. Только вот стоит ли?..
— Странный ты, — сказала Ванда. — Никак не пойму, кто ты такой. Ты умеешь обращаться с оружием, это видно… но ты не солдат. Так? А для простого бродяги у тебя слишком правильная речь. Ты шулер?
— Нет.
— Но ведь чем-то ты зарабатываешь себе на хлеб? — не унималась она.
— Работы везде много.
— Но зачем тебе меч?
— Не забивай себе голову, — посоветовал Грэм.
— Интересно же.
— Хм… От любопытства кошка умерла. Скажи-ка лучше, тебя-то что выгнало из дома?
С минуту Ванда очень внимательно изучала его, словно пытаясь понять, может она быть с ним откровенной или нет. Он глаз не отводил и хранил серьезное выражение лица, хотя с удивлением чувствовал, что под взглядом этой девчушки готов расплыться в идиотской улыбке. Да что же это такое?
Ванда наконец решилась.
— Я ищу своего брата, — сказала она с таким видом, словно поведала страшную военную тайну. Да еще и вынудили ее к этому под пытками.
— Брата, вот как? Что же с ним случилось?
— А вот это… извини, конечно… не твое дело, — неожиданно холодно сказала Ванда. — Совершенно не твое.
Грэм молчал.
— Тем более, ты сказал, что не занимаешь ничью сторону.
А вот это уже интересно.
— Тебя это не должно волновать.
Грэм молчал.
— Что ты молчишь? — не выдержала Ванда.
— А что тут скажешь? — пожал плечами Грэм. — Не хочешь рассказывать, это твое право. Просто, вдруг я смог бы помочь тебе.
— А зачем тебе помогать мне… нам? Не понимаю. Как это: ты просто едешь, вдруг видишь каких-то людей и решаешь им помочь? Почему?
Он снова пожал плечами. Ответить на Вандин вопрос он затруднялся. Никогда прежде у него не возникало желания помогать людям, если только эти люди не были его близкими друзьями, а количество его близких друзей исчислялось единицами. И уж точно никогда он не бросался на помощь совершенно незнакомым людям. Как сказал однажды его друг — он вовсе не являлся воплощением вселенской добродетели.
