Вероника Иванова - Раскрыть ладони
Уф-ф-ф, от сердца отлегло! Заработок не слишком большой, но постоянный: такой терять было бы обидно.
— Тогда, dyesi...
— Вы и Келли.
Это и есть настоящая тема беседы? Почему же она мне, вопреки ожиданиям, не нравится? Но раз уж госпожа первая её коснулась, признаюсь в том, о чём надеялся ещё некоторое время помолчать:
— Вам не нужно беспокоиться, dyesi: я... хотел бы жениться на Келли. Не сейчас, разумеется! Чуть позже. Через год или два, когда и она полностью оплатит ваши заботы, и я смогу рассчитывать на доход, достаточный...
Наута, с момента моего появления в кабинете так и не присевшая ни на одно из кресел, зашла со спины и тяжело опустила ладони на мои плечи, почти вжимая меня в сиденье:
— Юноша, я вас понимаю. Но поверьте, чувства решают не всегда и не всё.
Чувства? А, она имеет в виду любовь! У меня не хватило бы смелости заявить, что я люблю Келли. Хотя бы потому, что не подворачивалось особых возможностей сравнивать. Но да, я хотел бы жить с ней вместе. Я привык к ней. И думаю, нам будет хорошо друг с другом. Нужно только подкопить денег и...
— Вы ещё молоды, юноша, а молодость — такое замечательное время! Вы встретите много красавиц, которые заставят ваше сердце выпрыгивать из груди. Так много, что...
Она волнуется за будущее своей подопечной? Не раз наблюдая печальное завершение любовного волшебства, желает уберечь хотя бы одну девушку от неминуемого разочарования? Возможно, я был слишком плохого мнения о Науте. Поспешу успокоить:
— Я не обещаю любить Келли вечно, dyesi. Но я не обижу её. Никогда.
— Ох, юноша...
Она сжала пальцы, вмиг ставшие похожими на птичьи когти, и прикосновение из всего лишь неприятного превратилось в огорчительно болезненное.
— Вы запрещаете нам встречаться?
— Вы сами себе это запретите. Она раньше, вы — чуть погодя. Потому что мужчины обычно смиряются дольше.
— С чем?! — Неужели, Келли больна? Быть того не может, я бы заметил! Но даже если и так, меня вовсе не пугает подобная новость. — Она... Ей плохо?
— Нет, ей хорошо. Очень хорошо. Вернее, станет хорошо через несколько дней. Если, конечно, вы не будете мешать.
Через несколько дней? Что же должно произойти? Может быть, нашлись родственники, согласные уплатить выкуп раньше срока? Так это же замечательно!
— Мешать счастью Келли? За кого вы меня принимаете?
— Рада, что вы так настроены. Значит, мне будет проще сообщить. А вам — легче понять.
Наута наклонилась и, почти касаясь губами моего уха, чётко выговаривая каждое слово, произнесла:
— Келли выходит замуж.
— Ахм...
Вопрос «за кого» родился и тут же умер, застряв в горле. Ясно ведь, что я тут ни причём. Но тогда...
— Это очень уважаемый человек. Почтенный. Богатый. Он даст девочке всё, что только сможет понадобиться.
— Всё, кроме...
Хозяйка Дома радости торопливо накрыла мои губы ладонью:
— Не будем говорить о том, чего нет.
Как это нет?! Пусть наши чувства нельзя назвать настоящей любовью, но они — почти любовь!
— Ваши слова, dyesi...
— Пожалуйста, помолчите немного. И послушайте. Нет, не меня, кое-кого поголосистее.
Наута, шурша жёсткими складками платья, прошла в другой конец комнаты, скрипнула створкой шкафа, вернулась и поставила на стол маленькую птичку. Не живую, а отлитую из стали, хотя форма была исполнена со всеми мельчайшими подробностями — от коготков до последнего пёрышка. Но при всей своей красоте и изысканности, пташка служила вовсе не для услаждения взоров, и это я знал лучше всех прочих обитательниц Дома радости, разве что, за исключением самой госпожи. Стальная птичка была обычным доносчиком.
Каждый подневольный работник спит и видит, как бы урвать себе мимо хозяина лишний кусок добра, чтобы поскорее получить свободу или же хотя бы скрасить жизнь, вот и подопечные Науты не брезговали получать с мужчин несколько монет в обход своей хозяйки. Собственно, если иметь совесть и утаивать небольшие суммы, никто не будет гневаться, но когда доходы падают, а девицы строят невинные глаза, обвиняя во всём клиентов... Впору задуматься и выяснить, кто кому врёт. Допрашивать тех, кто приходит в Дом радости, негоже: быстро отвадишь, значит, нужно разговаривать с подопечными. Но Наута, и сама пору молодости прожившая примерно в том же положении, прекрасно знала, что ложь очень трудно порой отличить от правды, потому решила прибегнуть к простому, но действенному способу. Слежке. Были заказаны статуэтки птиц, достойные украсить и королевскую спальню, а в них нанятый маг поместил чары, позволяющие запоминать звуки разговоров, ведущихся в комнате в течение дня, а потом делать их достоянием того, кому известен секрет пташки, то есть, хозяйке и... мне. Потому что я снабжал пташек единственным подходящим для заклинаний «кормом»: подпитывал Силой.
Наута ласково погладила статуэтку по стальным пёрышкам, раздался шорох, который постепенно сложился в более похожие на речь звуки, даже голоса в исполнении стального пересмешника оказались вполне узнаваемы, и один из них явно принадлежал... Келли. Другой тоже показался мне знакомым, а его обладательница и являлась заводилой беседы.
— Хорошо тебе, — чирикала птичка. — Вон какой парень ходит!
— И что хорошего? Я ж с него денег не беру.
— Да такому и самой приплачивать можно: молодой, статный, красивый...
— Да уж, красивый! Ты бы с этим красавцем сама попробовала!
— А что такого-то? Вроде всё у него в порядке... Или я чего-то не доглядела?
— Ты ещё и подсматриваешь? Ах, стерва!
— Да не злись, уж больно вы пара — загляденье... Так что с ним не так?
— Зачем спрашиваешь? Сама глаз положила?
— Ну, глаз, не глаз, а...
— Хочешь, бери.
— С чего это ты расщедрилась? Я ж думала, у вас любовь. А на деле?
— Любовь... — Долгая тишина. — Он хороший. Правда, хороший. Вот только...
— Ну, не тяни!
— Мягкий он, прямо как глина: что хочешь, то и лепи. Ни разу слова поперёк не сказал.
— Так что в том плохого?
— А то. Если и мне не перечит, то и никому другому дать отпор не сможет, вот что!
— Ну, ты уж скажешь! Может, он просто тебя любит.
— Даже тот, кто любит, вечно терпеть не станет.
— В этом ты, пожалуй, права, подруга... И весь недостаток?
— Если бы... С ним и миловаться-то не слишком.
— Слабенький, что ли?
— Да не в силе дело... Вот тебе собаки нравятся?
— Собаки? А они причём?
— Притом! Так вот, он, когда целоваться лезет, точь в точь, хассиец:[1] рот разевает и дышит часто-часто, только что язык на сторону не вываливает! Прямо каминный мех, меня аж сдувает... А губы становятся каменные и холодные, словно у статуи какой.
