Роджер Желязны - Имя мне – Легион
И прежде всего ради одного так будет ликвидирована любая преступность. Только ненормальный, казалось мне, может связаться с той махиной, которая противостоит ему, а после того, как в систему были введены и медицинские сведения, можно было остановить даже психопатов.
…И если уж говорить о медицине, то разве не прекрасно, что медик, обследующий вас, может через компьютер моментально получить всю историю вашей болезни! Подумайте о повышении эффективности лечения. Подумайте о предотвращении смерти!
Подумайте о статусе мировой экономики, когда известно, где находится каждый гривенник и на что он пойдет!
Подумайте о разрешении проблемы управления движением – на суше, на море и в воздухе, когда все регулируется!
Подумайте о… О, черт!
Я предвидел пришествие Золотого Века.
Чушь!
Мой друг имел связи с мафией, и он посмеялся над тем, как разгорелись мои глаза.
– Ты серьезно веришь, что каждый пассив будет регистрироваться, каждая сделка записываться? – спросил он меня.
– В конце концов – да.
– Нет закона, который нельзя обойти. И всегда найдется лазейка. Никто не знает, сколько на самом деле денег во всем мире, и никогда этого не узнает.
Тогда я вплотную занялся экономикой. Он был прав. То, для чего мы писали программы, было в основном сметной документацией. Мы не учитывали человеческий фактор.
Я не думал о поездках. Сколько незарегистрированного транспорта? Никто не знает. Как получить статистические данные о том, о чем нет сведений? А раз уж есть неучтенные деньги, то сколько на них можно построить незарегистрированного транспорта? Береговые линии в мире необъятны. Так что транспортный контроль невозможно осуществить так плотно, как я считал.
Медицина? Врачи тоже люди. Я неожиданно подумал о том, насколько неполными могут быть медицинские записи, особенно если кто-то хочет прикарманить побольше денег и берет не по таксе или выписывает незарегистрированные рецепты.
Были темнилы, были люди, обожающие таинственность, были те, кто честно заблуждался, давая неверную информацию. При столкновении с такими людьми система доказывала свое несовершенство.
И это означало, что она не будет работать так, как от нее ожидается. А еще внедрение ее могло вызвать обиды, негодование, определенное сопротивление, изобретение всяческих уверток – это можно было гарантировать наверняка.
Но явного сопротивления почти не было, так что проект развивался. Это заняло более трех лет. Я работал в Центральном офисе, начав как программист. После того, как я предложил систему подключения станций наблюдения за погодой и сообщения метеорологических спутников полились прямиком в центральную сеть, меня назначили старшим программистом, и обязанности мои расширились.
Но чем больше я изучал проект, тем больше появлялось сомнений, тем серьезнее становились опасения. Я обнаружил, что работа перестает мне нравиться, и это сделало мои занятия более интенсивными. Приходилось брать работу на дом. Никто не догадывался, что вызвано это было не увлечением, а скорее рожденным опасениями желанием изучить все, что возможно, о проекте. После того, как мои действия были замечены, их неверно истолковали и повысили в должности еще раз.
Это было прекрасно: я получил допуск к большому объему информации на уровне политики. Потом по разным причинам дело дошло до потока данных о смертях, повышениях, отставках и увольнениях. Эти вещи стали открытыми для меня, и я рос внутри группы.
Я пришел за советом к старому Джону Колгейту, который руководил проектом.
Однажды, еще в самом начале проекта, я поделился с ним своими сомнениями и опасениями. Я сказал седому желтолицему старику со взглядом спаниеля, что предчувствую: мы можем сотворить чудовище, которое совершит самое последнее посягательство на остатки того сокровенного, что есть у человека.
Он долго глядел на меня, комкая на столе кораллово-розовое месиво бумажных лент.
– Может быть, ты и прав, – сказал затем он. – Как ты до этого додумался?
– Не знаю, – сказал я. – Я только хотел сказать вам, что я думаю по этому поводу.
Он вздохнул, повернулся в своем кресле-вертушке и уставился в окно.
Немного спустя мне показалось, что он задремал, как иногда это случалось с ним после обеда.
И все же, наконец, он заговорил:
– Не думаешь ли ты, что мне и раньше тысячи раз приходилось выслушивать подобные аргументы?
– Возможно, – откликнулся я, – и все же мне хотелось бы знать, что вы на это скажете.
– У меня нет на это ответа, – сказал он резко. – Или я чувствую, что это к лучшему, или отказываюсь с ним возиться. Конечно, я могу ошибаться. Я допускаю это. Но многие идеи сохранятся в записях, а особенности нашего общества будут упорядочены настолько, насколько это возможно. Если ты нашел для этого лучший вариант – скажи мне.
Я молчал. Закурив, я ждал, что он скажет дальше. Я не знал еще тогда, что жить ему оставалось месяцев шесть.
– Ты когда-нибудь думал об уходе? – спросил он наконец.
– Что вы имеете в виду?
– Исчезновение. Возможность вырваться из системы.
– Я не уверен, что понял…
– Мы все включены в Систему, в которой будут закодированы и записи о наших личностях. Наших – в последнюю очередь.
– Почему?
– Потому что я хочу оставить возможность для того, кто придет ко мне с тем же вопросом, что и ты – о возможности скрыться.
– Кто-то еще хотел этого?
– Даже если мне и высказывали такое намерение, я бы не сказал тебе этого.
– Исчезновение. Я понимаю это так, что вы имеете в виду уничтожение данных обо мне прежде, чем они попадут в Систему?
– Верно.
– Но мы не можем сделать этого с другими данными: с академическими записями… с тем, что касается прошлых событий.
– Это твои проблемы.
– Я ничего не смогу купить на кредитную карточку.
– Думаю, что ты мог бы платить наличными.
– Но ведь все деньги на учете.
Он откинулся назад на спинку кресла и улыбнулся.
– А так ли? – спросил он.
– Ну, не все, – согласился я.
– Так как же?
Я размышлял над этим, пока он раскуривал трубку. Пуская клубы дыма, он затянулся. Обманывал ли он меня со свойственным ему сарказмом? Или это было серьезно?
Как бы в ответ на мои мысли он поднялся с кресла, пересек комнату и открыл кабинет. Он порылся там некоторое время, затем вернулся, держа стопку перфокарт, как покерную колоду. Он швырнул их на стол передо мной.
– Это ты, – сказал он. – На следующей неделе они должны быть введены в машину, как и у всех остальных, – и он снова уселся в кресло, выпустив клуб дыма.
– Возьми их и спрячь под подушку, – сказал он. – Спи на них и решай, что ты с ними сделаешь.
