Ирина Цыганок - Печать смерти
– Печать смерти… – выдохнул старшина и тоже сделал шаг в глубь улочки, подальше от меня, помеченного страшной меткой. Потом справился с собой, вернулся на место. Я продолжал тупо смотреть на собственное плечо. Тонкие, словно утопленные в кожу линии тускло мерцали, сложный узор печати походил на неправильный цветок, перетекающая из одного лепестка в другой линия в одном месте резко закручивалась внутрь, образуя сложный узел, чем-то напоминающий монограмму, только вот букв было не разобрать. Странно, но я сразу понял, что стражник не ошибся, это она и есть – печать смерти на моем теле. В голове вертелась нелепая мысль: «Должно быть, так чувствует себя приговоренный к казни после оглашения приговора». Я не чувствовал ничего.
Нет, конечно, я ощущал, как учащенно бьется в груди сердце. Но минуту назад, когда гнался за беглецом, оно колотилось еще быстрее. Кровь не шумела оглушающе в ушах, и мир не подернулся зыбким маревом, не подкосились ноги, только тихонько саднило плечо. «Что теперь делать?» – «Ничего уже нельзя поделать!» Мысли раздвоились и понеслись параллельными курсами, но в разные стороны. «Как это глупо, неправильно и просто не может быть правдой…» – «Со вчерашнего дня все шло к тому, начиная с неудачной заливки; боги наказывают меня, за что?!..» – «Нет никакой вины, это слепой нелепый случай, такой же, как внезапная болезнь…» – «Болезнь – проявление воли богов. Можно как-то исправить, загладить…» – «Смерть нельзя загладить!»
Я не сразу расслышал, что ко мне обращаются:
– …теперь понятно. Это он тебя так?
С трудом оторвался от созерцания самого страшного из проклятий, перевел взгляд на говорившего. Это был тот самый, первый из догнавших меня стражников.
– Это он тебя? – повторил тот, махнув на притиснутого лицом к стене вора. Несмотря на скрученные за спиной руки, воины старались держаться как можно дальше от пленника.
Я кивнул, медленно расправляя рукав. Минуту назад я был здоровым молодым мужчиной, уверенным в себе и счастливым. У меня были любящие родители, любимая девушка, достаток и большие планы на будущее. Разум отказывался верить, что всего этого только что не стало.
– Мне очень жаль, парень!
Да, возможно, стражнику и впрямь было жаль, ведь только что на его глазах вполне здоровый человек превратился в мертвеца. От печати смерти не существует противодействий. Заклятие нельзя ни снять, ни уничтожить. Чтобы купить его у темного мага, требуется целое состояние. Так убивают королей. Я горько усмехнулся про себя – простой ювелир удостоился королевских почестей!
– Идем с нами. – Стражник тронул меня за не отмеченное печатью плечо. – Может, в магистрате что посоветуют?
«Что здесь можно посоветовать?» – мысленно буркнул я, сделал шаг и покачнулся. Нет-нет, не было никакой слабости, просто подвернулась нога. Или не просто? Может, тонкие нити, соединяющие душу с телом, уже начали потихоньку расходиться?
Старшина заботливо поддержал меня за локоть:
– Идти-то можешь или?..
Иногда печать смерти действует мгновенно, иногда агония может затянуться на несколько дней или даже лет, все зависит от искусства создавшего ее мага и, конечно, интересов заказчика.
У стены заперхал сухим истеричным смехом пойманный мною вор.
– Может, может, – прокаркал он. – Ты, красавчик, не надейся, что тебе досталась легкая смерть. Успеешь еще помучиться!
Один из стражников двинул тупым концом копья ему в спину:
– Заткнись!
Вор, коротко вякнув, замолк.
– Тащите его в магистрат, – велел старшина своим спутникам. Те опасливо переминались с ноги на ногу. – Да не топчитесь, как трусливые бабы. Если бы у него еще что-нибудь было с собой, уже давно бы воспользовался!
Стражники наконец ухватили пленника за локти и торопливо поволокли к выходу из проулка.
– Пойдем, – снова позвал меня старшина. Я покорно побрел следом, по дороге продолжая прислушиваться к себе, но того отчаяния, которое должен был бы испытывать от случившегося, все еще не ощущал. Вспомнил вдруг, как однажды на городском турнире видел бойца, которого оглушили ударом дубины по затылку. Треск был страшный, палка переломилась. По всем канонам боец должен был рухнуть как подкошенный. Но он еще постоял, удивленно озираясь, потом повернулся, подошел к деревянному ограждению, потрогал голову и только после свалился на землю. Так и я: получил смертельный удар, но все еще продолжал жить, двигаться. Наконец в районе живота ощутил невнятную тяжесть. Но не ту, что возникает после обильного жирного обеда. Этот ком сформировался в верхней части солнечного сплетения – сгусток досады, тревоги и растерянности заворочался, перебирая «кошачьими лапками»: дерг, дерг, то один коготок, то другой сматывал в клубок струны-нервы.
В магистрате, куда я приплелся вслед за задержанным, реакция на мое клеймо была уже знакомая.
– Нам очень жаль, парень. – Капитан, принявший нас первым, а следом и начальник городской стражи старательно отводили глаза. (Очень похоже на то, как разговаривают с неизлечимо больным.) – Нам правда жаль!
Конечно, что тут еще скажешь?
– Вот, возьми, магистр назначил награду за поимку вора. – Начальник стражи протянул мне объемистый кожаный мешочек. «Зачем мертвецу деньги?» Все так же механически я принял кошель, даже, кажется, поблагодарил хмурого седого вояку, отвечавшего за порядок в городе. – Ты как, парень? Домой пойдешь? Так я велю, чтобы тебя проводили…
– Не стоит! – Я вышел из оцепенения. Огляделся, словно впервые увидев стрельчатые окна с цветными стеклами, ловившие отблески садящегося солнца; здоровенный стол на фигурных ножках, серебряный чернильный прибор на нем. За столом, поднявшись с не менее монументального стула, стоял седовласый мужчина, приземистый и крепкий, в шерстяном подлатнике, поверх которого была надета стальная броня. Насечка на нагруднике изображала городской герб – воинственно склонившего голову единорога. – Я… нездешний. – Представилось вдруг, как вхожу в дом в сопровождении стражников. Лицо отца – сначала удивленное, потом испуганное, потом… Не хочу знать, какими будут лица родителей, узнавших о моей смерти! Даже хуже, чем смерти.
– Как хоть зовут тебя?
– Михал, – брякнул я первое пришедшее в голову имя. И тут же на всякий случай добавил: – Я сирота, – и, не попрощавшись пошел к двери. Никто меня не удерживал.
Полутемный коридор загибался под прямым углом, потом выводил в холл. У двери с внутренней стороны дежурил одинокий стражник. Света и здесь было недостаточно, но мне показалось, что он бросил на меня жалостливый взгляд. Нет, так не годится! Меня хоронили даже раньше, чем я сам успел осознать неизбежность гибели. Я круто повернул, не дойдя до выхода, едва не бегом вернулся в кабинет начальника стражи. Пусть проклятие печати считается нестираемым, что-то наверняка можно предпринять. Всегда существует выход, и если он есть, владелец печати должен его знать!
