Гарри Тертлдав - Мечи легиона
— Да ты просто ужасен, — произнесла она и попыталась толкнуть его еще раз. Марк увернулся и схватил ее за плечи. Это было ошибкой. Она мгновенно сжалась, перепуганная до полусмерти. Марк тотчас же выпустил ее. После Вардана Алипия не в состоянии была вытерпеть любого насилия. Внезапное движение едва не сбросило обоих с кровати.
— Вот видишь, — сказал трибун, — все эти драчки на кулачках — моя дурная привычка. Тебе не стоило перенимать ее. Гляди, что получилось.
— Я люблю делать все, что делаешь ты, — ответила она серьезно.
Эти простые слова ошеломили его, как случалось уже нередко. Хелвис всегда чуть ли не силой вынуждала Марка привыкать к ее обычаям. Хелвис не желала считаться с обыкновениями своего мужа, не считала нужным уступать даже в малости. А Алипия старалась ему подражать…
За открытыми ставнями слышалось кудахтанье куриц. Стояла теплая погода. Свежий воздух врывался в комнату на втором этаже маленькой гостиницы. Марк видел отсюда величавую громаду Собора.
Однажды зимой Скавр встретился в этой таверне с Алипией, и с тех пор всякий раз, когда считалось, будто принцесса посещает Патриарха, комнатка на втором этаже ожидала посетителей. Вряд ли хозяин гостиницы — его звали Аэций — узнал принцессу Алипию Гавру. В любом случае серебро смывает ненужные воспоминания лучше, чем вино.
Алипия произнесла:
— Мне на самом деле пора к Бальзамону. Тогда ни меня, ни его не поймают на лжи.
— Иди, раз должна, — проворчал Марк. Он наслаждался каждым мгновением, проведенным в ее обществе, и никогда не был уверен в том, что сегодняшнее свидание — не последнее.
Словно прочитав мысли Марка, Алипия прижалась к нему и заплакала.
— О Марк, что же нам делать? Рано или поздно Туризин узнает, и тогда… — Она оборвала себя на полуслове, не желая даже и думать об этом «тогда».
Туризин, человек честный, но вспыльчивый, бывал весьма короток на расправу, коль скоро усматривал в чем-либо угрозу своему трону. Вряд ли можно винить его за это — за два с половиной года правления младшего Гавра Империю непрерывно сотрясали мятежи и усобицы. И Скавр сам поддержал бы Туризина, если бы подозрения касались кого-нибудь другого.
— Хотел бы я, чтобы твой дядя наконец женился и породил наследника, -сказал Марк с легкой обидой. — Тогда он куда меньше беспокоился бы о тебе.
Алипия резко тряхнула головой.
— О, тогда я буду в полной безопасности. Меня всего лишь сделают почтенной супругой одного из его приближенных. Сейчас он не осмеливается выдать меня замуж просто потому, что опасается моего будущего мужа. А как только у него появится семья, я превращусь в одну из статей дохода. Мне придется связать его с одним из богатых и знатных семейств Империи. -Алипия уставилась в пустоту невидящими глазами. — А я скорее умру, чем лягу в постель с мужчиной, которого выбрала не сама.
Скавр не сомневался в том, что это не пустые слова. Он нежно погладил ее по спине.
— Если бы я был видессианином, — проговорил он.
Одна только мысль о том, что принцесса из императорской семьи может быть отдана в жены офицеру-наемнику, была выше понимания высокомерного Видесса.
— Желания, желания, желания… — проговорила Алипия. — Что в них толку? Если мы решимся продолжать наши встречи, опасность будет только возрастать. Один Фос знает, когда мы избавимся от этого кошмара и выйдем ли мы победителями из этой борьбы…
Трибун уставился на нее. В Видессе никогда не знаешь наверняка, где заканчиваются совпадения и начинаются чудеса.
— Бальзамон говорил мне слово в слово то же самое, — медленно произнес он. Под требовательным, внимательным взглядом Алипии Марк рассказал о том, как Бальзамон вдруг начал пророчествовать.
Когда Марк закончил рассказ, Алипия побледнела. Руки у нее затряслись. Погрузившись в гнетущее молчание, принцесса сидела неподвижно. Марку пришлось окликнуть ее несколько раз, прежде чем она наконец ответила:
— Однажды я видела его таким… Он глядел на меня так, словно видел насквозь, словно читал в душе, как в книге…
— Когда?
— Только один раз. Но я знаю, что этот транс поражал его и впоследствии. «Дар Фоса» — так он называет его. Мне кажется, «проклятие» было бы более подходящим определением. Бальзамон разговаривал со мной об этом несколько раз. Представь себе только, как он мне доверяет, если решил поделиться столь тяжелой ношей! За всю мою жизнь я не получала более лестного комплимента. Ты угадал верно, милый Марк. — Она коснулась его руки. — Иногда он предполагает, что наделен даром ясновидения. Но все, что ему дано видеть, — это гибель и отчаяние.
Римлянин тихонько присвистнул сквозь зубы.
— Да, это — проклятие. Особенно тяжкое для такого жизнелюбивого человека, как Бальзамон. Знать, что беда неспешно движется к роковой развязке… Смотреть на нее безмолвно, не дрогнув… Какое мужество!
Лицо Алипии отражало тревогу и страх.
— Когда ты видела его таким в последний раз? — снова спросил Марк.
— Он навещал моего отца перед началом похода на Марагху. Как всегда, они спорили, обменивались колкостями, шутили… Ты помнишь, как это между ними случалось. Наконец словесные стрелы иссякли, Бальзамон собрался уходить. И вдруг его плечи зримо пригнулись под тяжестью неожиданного выплеска ясновидения. Словно вся печаль мира рухнула на них! Бальзамон стоял неподвижно. Мой отец и я — мы пытались посадить его в кресло, думая, что ему стало плохо. Но он повернулся к моему отцу и уверенно произнес одно лишь слово…
— Какое?
— «Прощай». — Голос Алипии хорошо передал знающую интонацию пророка. Жуткое предчувствие, прозвучавшее в нем, на миг оледенило сердце римлянина. — Никто из нас не усомнился, что то — не обычные слова прощания. Мой отец и Бальзамон пытались скрыть тревогу, но утешительные слова звучали ложью. Я никогда не видела Бальзамона таким усталым, как на той проповеди в Соборе…
— Я помню это! — сказал Марк. — Я ведь был там с другими офицерами. Меня немного обеспокоил вид Патриарха. Да и вообще мне казалось, что мы заслужили лучшего напутствия. Полагаю, нам повезло, что мы вообще его получили.
— А теперь он видит опасность, угрожающую тебе, — продолжала Алипия тихим голосом. — Я должна оставить тебя. Клянусь, я уйду, прежде чем позволю себе навлечь на тебя гибель!
Но вместо этого она прижалась к нему всем телом.
— Никогда не поверю, что разлука может иметь смысл. Никогда! Что бы ни говорил несчастный старик, — сказал Скавр. — Чему быть, того не миновать.
Стоицизм, однако, оказался куда худшим лекарством для Алипии, нежели обычный поцелуй. Они опустились на кровать. Старая лежанка тихо вздохнула под их тяжестью. Через несколько минут Алипия протянула руку, коснулась ладонью щеки Марка и улыбнулась.
