Гарри Тертлдав - Должен — и будет
Обзор книги Гарри Тертлдав - Должен — и будет
Гарри Тертлдав
Должен — и будет
12 июля 1864 года
Форт-Стивенс к северу от Вашигтона
Генерал Горацио Райт взобрался на земляной вал, чтобы посмотреть на то, как солдаты Шестого корпуса, спешно отозванные из Питерсберга, отбрасывают конфедератов Джубала Эрли от столицы Соединенных Штатов. Снизу раздался вопрос, заданный длинным худым человеком в черном сюртуке и высоком цилиндре:
— Как у нас идут дела, генерал?
— Отлично. — В голосе Райта явственно слышалось облегчение. Начни Эрли атаку на окружающее Вашингтон кольцо фортов днем раньше, ему бы противостояли только ополченцы и государственные служащие с мушкетами, и нападающие вполне могли бы прорваться к городу. Но Эрли опоздал, и теперь ветераны из Шестого корпуса оттесняли его солдат назад. Несомненно, Вашингтон был спасен. Вероятно, все еще находясь под впечатлением собственных чувств, Райт добавил: — Не желаете ли подняться сюда и убедиться в нашем успехе лично?
— С превеликим удовольствием, благодарю вас, — сказал Авраам Линкольн, после чего поднялся по лестнице и встал рядом с генералом.
Даже в кошмарном сне Райт не смог бы себе представить, что президент примет подобное предложение. Линкольн несколько раз перегнулся через вал, и в него уже начали постреливать конфедераты. Конечно, они не могли его узнать, находясь от Форт-Стивенса на таком расстоянии, но из-за своего роста и шляпы он представлял собой отличную мишень.
Неподалеку упал раненый, издав протяжный крик. Генерал Райт передвинулся, закрыв президента Линкольна от конфедератов своим телом. Линкольн тут же спутал генералу карты, шагнув в сторону.
— Мистер президент, я вынужден настоять на том, чтобы вы удалились в безопасное место, — сказал Райт. — Здесь вам делать нечего. Вам надлежит сойти вниз немедленно!
Линкольн не обратил на него ни малейшего внимания, продолжая вместо этого наблюдать за битвой к северу от форта. Находящийся внизу капитан закричал, явно не узнав своего верховного главнокомандующего:
— Слезай вниз, чертов болван, пока тебя не пристрелили!
Когда Линкольн и после этого не сдвинулся с места, Райт сказал:
— Если вы, сэр, не слезете сами, я позову солдат, чтобы стащить вас вниз силой. — Произнеся эту угрозу в адрес президента Соединенных Штатов, генерал тут же ужаснулся собственной наглости.
Линкольна же, судя по всему, слова Райта лишь позабавили. Он повернулся и пошел обратно к лестнице. Однако не сделав и двух шагов, президент осел подобно тряпичной кукле. Кошмары у Райта бывали и раньше, но теперь он видел один из них не во сне, а наяву. Совершенно не заботясь о собственной безопасности, генерал склонился к раненому президенту, чья кровь лилась из дырки в голове на перемешанную с глиной землю. Лицо Линкольна выражало некоторое удивление. Его тело пару раз дернулось, после чего затихло.
Капитан, кричавший на Линкольна, поднялся на вал. Его глаза расширились.
— Боже мой, — простонал он. — Это же президент.
Райту показалось, что он узнал этого офицера.
— Вы Холмс, не так ли? — сказал он. Хотя в этот момент вокруг генерала рушилось мироздание, он почему-то находил утешение в том, что знает своего собеседника в лицо.
— Да, сэр. Оливер У. Холмс, 20-й Массачусетский, — ответил молодой капитан.
— Что ж, капитан Холмс, немедленно зовите сюда врача, — сказал Райт. Холмс кивнул и поспешно удалился. Райт удивился его рвению — ведь капитан не мог не видеть, что Линкольн уже мертв. Впрочем, кто был большим глупцом — сам генерал, пославший Холмса за доктором, или же исполняющий этот приказ капитан?
21 июля 1864 года
Вашингтон
Стоя на спешно сооруженном деревянном помосте у Восточных ворот Капитолия, Ганнибал Хамлин уставился на толпу, ждущую от него инаугурационной речи. Помост был завешен черным, как и Капитолий, как и все улицы, по которым проехала его карета. Многие лица в толпе все еще выражали опустошенность и неверие в происшедшее. Никогда еще за восемьдесят восемь лет, прошедших с момента освобождения от британского господства, президент Соединенных Штатов не погибал от вражеской пули.
Из первого ряда почетных гостей на Хамлина глянул сенатор Эндрю Джонсон из Теннесси. Именно он заменил уроженца Мэна в качестве напарника Линкольна на новых президентских выборах. Если бы это ужасное событие произошло годом позже, не Хамлин, а Джонсон стал бы президентом (если бы, конечно, Линкольн был избран на второй срок). Но сейчас Хамлину было не до «если бы…»
Хамлин шлифовал свою речь с того самого момента, когда телеграмма о смерти Линкольна застала его в Бангоре, куда он, чувствуя себя ничтожным и отвергнутым, удалился после того, как не смог вторично стать кандидатом на пост вице-президента. Однако сейчас его страна нуждалась в нем снова. Он расправил свои широкие плечи, будучи готовым к тому, чтобы принять огромную тяжесть, столь неожиданно на него свалившуюся.
— Непреклонность! — закричал он. — Это слово всегда было моим девизом, и никогда еще за всю историю нашей великой и славной республики оно не было настолько актуальным. Тело Авраама Линкольна лежит в земле сырой, но мы по-прежнему идем в бой — идем к победе!
Эта аллюзия к «Телу Джона Брауна» вызвала аплодисменты не только толпы, но и солдат, расставленных на крыше Капитолия и повсюду вокруг здания, чтобы не дать проклятым мятежникам убить еще и второго президента. Хамлин продолжил:
— Ответственность за эту великую войну, в которой наш лидер отдал родине все, включая собственную жизнь, полностью лежит на южных рабократах, которые задумали вывести свои штаты из нашего славного Союза для достижения своих мерзких целей. Я обещаю вам, друзья мои, что Авраам Линкольн будет отомщен, и что те, кто повинен в его смерти, понесут наказание в полной мере.
И снова раздались аплодисменты. С особенным энтузиазмом хлопали законодатели-республиканцы, гордо называющие себя радикалами — Фаддей Стивенс из Пенсильвании, Бенджамин Уэйд из Огайо, Захария Чандлер из Мичигана и носящий очки Джон Эндрю из Массачусетса. В свое время к их числу принадлежал и сам Хамлин, тогда еще заседавший в Сенате, а не исполнявший обязанности вице-президента, которых, по правде говоря, было не так уж много.
— Таким образом, — возгласил Хамлин, — я заявляю следующее: давайте используем все допускаемые Законами Войны средства, вложенные в наши руки Богом, дабы подавить самый коварный мятеж, который когда-либо видел мир. Этот конфликт превратился в радикальную революцию. Да, джентльмены, я открыто произношу это слово, и, более того, делаю это с удовольствием. Эта революция сокрушит зловещий Юг и освободит невольников, которых он держит в цепях.
Аплодисменты зазвучали еще громче. Да, Линкольн был настроен более умеренно, но что из этого вышло? Гроб, похороны и скорбящий народ. Народ, готовый к более суровым мерам. Нет, не просто готовый—жаждущий этих мер.
— Они посеяли ветер, так пусть же теперь пожнут бурю. Мы окончательно пробудились ото сна и осознали выпавшую нам тяжкую обязанность. Давайте же не откажемся от этой обязанности, а исполним ее со всем надлежащим рвением, и только сам Бог в мудрости Своей знает, чем наш путь закончится. Это беззаконное чудовище, эта Политическая Рабовладельческая Клика никогда не сможет разрушить государство, которое больше не в силах контролировать.
Мятежники гордо заявляют, что они вышли из Союза. Очень хорошо — поверим им на слово. Одержав победу, которую нам несомненно пошлет Провидение, мы поступим с их землями так, как они того заслуживают — не как со штатами, быть которыми они больше не желают, а как с захваченными провинциями, покоренными нашим мечом. Я заявляю, что мы повесим Джефферсона Дэвиса, и повесим Роберта И. Ли, и повесим Джо Джонсона — да, повесим их всех выше Амана—и также других мятежных генералов, и полковников, и губернаторов, и членов их фальшивого Конгресса. Да, Сущий Бог милосерден, но Он также справедлив и беспощаден, и мы, народ Соединенных Штатов, послужим орудием Его в борьбе добра со злом.
Теперь голос Хамлина потонул в море аплодисментов и одобрительных криков. Громче всех выражал свое согласие угрюмый Фаддей Стивенс. Все эти свирепые звуки напомнили президенту вой волков в глухих лесах Мэна. Он гордо стоял на помосте, возвышаясь над толпой. Он поведет этих волков за собой, и вместе с ними разрушит мятежную Конфедерацию до основания.
11 августа 1942 года
Новый Орлеан, Луизиана
Заскрипев тормозами, поезд компании «Иллинойс-Центральная» остановился на вокзале, расположенном на улице Рампарт.
— Новый Орлеан! — закричал кондуктор, хотя нужды в этом и не было. — Выходят все, кто едет до Нового Орлеана!
Подобно всем остальным пассажирам в вагоне, Нил Майклс направился к выходу. Он был почти сорокалетним блондином среднего сложения. Большинство его волос покрывала широкополая шляпа. Роговые очки с толстыми линзами в золотой оправе придавали ему скромную внешность типичного бухгалтера.
