Гарри Тертлдав - Должен — и будет
Майклс посмотрел на часы. Без пятнадцати три. Стало быть, игра джазистов лишь заполняла промежутки между представлениями. Потягивая виски, он заметил, что зал постепенно заполняется, невзирая на пятидолларовую плату за вход. Он не знал, в чем будет состоять представление, но полагал, что только нечто особенное могло заставить столько народа заплатить такую цену.
И вот погас свет. Какое-то мгновение во тьме мерцали лишь несколько зажженных сигарет. Ансамбль, впрочем, продолжал играть как ни в чем не бывало. Откуда-то справа появился луч прожектора, омывающий сцену ярким белым светом.
Соблазнительно завыли саксофон и трубы. На сцену вышли несколько девушек, и Майклс почувствовал, что у него отвисает челюсть. Где-нибудь, скажем, в Кливленде, для работника полиции нравов было обычным делом арестовать официантку за то, что ее наряд показался ему недостаточно целомудренным. Здесь же наряд девушек включал в себя туфельки на высоких каблуках, индейский головной убор из раскрашенных страусовых перьев, блестящие хрусталинки — и больше ничего, кроме широких ослепительных улыбок.
Он мысленно поинтересовался, как им удалось настолько привыкнуть к этому занятию, что они могли вот так выходить на сцену каждую ночь, представление за представлением. Без сомнения, они все были молоды, красивы и хорошо сложены. Но было ли этого достаточно? Его сестра тоже была молода, красива и хорошо сложена. Однако он не хотел бы, чтоб она выставляла тут себя напоказ для находящихся в увольнении похотливых солдат.
Он также подумал о том, сколько хозяевам пришлось заплатить, чтобы местная полиция нравов оставила их в покое. Впрочем, Майклс уже не был уверен, существует ли в Новом Орлеане полиция нравов как таковая. Пока что на ее наличие не указывало ничего.
Еще он не мог понять, кто, черт возьми, его сюда пригласил, и как этот человек войдет с ним в контакт. Он не мог написать в своем отчете, что сидел и глазел на обнаженных женщин, если это не имело отношения к делу, по которому он сюда прибыл.
Солдаты и матросы издавали свист и крики в адрес девушек, чья кожа скоро заблестела и засияла от пота. Туда-сюда сновали разносящие напитки официантки, стараясь заслонять сцену как можно реже. Чтобы не выделяться на общем фоне, Майклс заказал еще один виски с содовой, и обнаружил, что здесь он стоит вдвое дороже, чем внизу. Он заключил, что разорение «Дому настоящего абсента» в ближайшем времени не грозит.
Музыка стала еще более яростной, чем раньше. Танцовщицы сошли с края сцены и начали двигаться между столами. Челюсть Майклса отвисла снова. Это уже было не просто представление. Это было… Он и сам толком не знал, что это было такое, и в данный момент ему было совершенно не до поисков le mot juste.
Потом очень красивая обнаженная брюнетка села ему на колени и обхватила руками его шею.
— Это у тебя в кармане пистолет, дорогой, или ты просто рад меня видеть? — громко сказала она. Мужчины за ближайшим столом захохотали. Посколько у него в кармане действительно был пистолет, Майклс не произнес ни слова. Девушка пахла потом, виски и косметикой. О том, что останется после ее влажной кожи на его рубашке и штанах, он старался не думать. Ему хотелось сбросить ее на пол и убраться отсюда ко всем чертям.
Впрочем, сделать это он бы не смог—она держала его слишком крепко. Она склонила голову и прикоснулась носом к его шее. Перья ее головного убора попали ему в глаз и защекотали его нос. Но голос девушки, несмотря на фривольность обстановки, оказался тихим и серьезным:
— Мистер, поговорите с Колквитом, похоронным кучером. Передайте, Люси сказала, что Пьер сказал, что ему позволено говорить. Возможно, он и заговорит.
Не успел он задать хотя бы один вопрос, как она поцеловала его в губы. Поцелуй не был фальшивым — ее язык проскользнул ему в рот. Так как к этому времени Майклс уже выпил немало виски и испытал немало потрясений, он перестал соображал, что делает. Рука Майклса схватила девушку за грудь — и тут она поднялась на ноги и отодвинулась от его стула, при этом безошибочно совершая все телодвижения в такт музыке. Спустя мгновение она уже сидела на коленях другого мужчины.
Майклс обнаружил, что успел расплескать почти весь свой безумно дорогой напиток. Одним залпом он выпил все, что еще оставалось в стакане. Когда он вытер рот салфеткой, на ней показалась губная помада этой девушки—Люси.
Некоторые из обнаженных танцовщиц высвобождались от выбранных ими мужчин с большим трудом, чем это сделала Люси. А некоторые из них высвободиться даже и не пытались. Майклс заметил, что пялится на них широко раскрытыми глазами. Такие вещи на людях делать нельзя… или можно? Черт побери, да ведь в большинстве штатов это считается нелегальным даже в собственной спальне.
В конце концов все девушки вернулись на сцену и еще раз напоследок продемонстрировали все свои танцевальные способности. Потом они удалились, и свет зажегся снова. Лишь тогда Майклс сообразил, почему выражение лиц у большинства танцовщиц было таким… понимающим — они знали о мужчинах больше, чем многие мужчины желали знать о себе сами.
Его ладонь все еще хранила память о мягкой, упругой плоти. В отличие от других посетителей, он пришел сюда выполнять свой долг. Впрочем, в хватании Люси за грудь этот долг не состоял. Иногда подобные заведения в шутку назывались поучительными. И верно, кое-чему он научился—сам того не желая.
* * *Морри Гаррис поджал губы:
— Люси сказала, что Пьер сказал, что Колквиту позволено говорить? Не густо.
— Откуда мы знаем, что это не ловушка?
— Может, и ловушка, — сказал Майклс, прогуливавшийся вместе с коллегой по ФБП перед кафедральным собором Сан-Луи через улицу от площади Джексона. По виду они напоминали бизнесменов или просто туристов — хотя и те, и другие не так уж часто попадались в штатах, пытавшихся сбросить ярмо Союза. Майклс продолжил: — Впрочем, я так не думаю. Дюканжа действительно зовут… то есть звали «Пьер», и мы выяснили, что он действительно посещал «Дом настоящего абсента». Там он вполне мог с Люси познакомиться.
Там он вполне мог с Люси познакомиться очень и очень близко. Майклс никак не мог выбросить из головы прикосновение к ее нежному телу. Он знал, что его возвращение в верхний зал было бы опасным как для нее, так и для него, но искушение было подобно застрявшему в зубах кусочку еды, который не перестает снова и снова дразнить язык.
— Может, возьмем ее и как следует допросим, пока не расколется? — предложил Гаррис.
— Тогда мы рискуем привлечь внимание ребов, — сказал Майклс.
— Знаю. — Гаррис ударил кулаком по собственной ладони. — Просто терпеть не могу сидеть и ничего не делать. Если они получат все, что им нужно, а мы так и не пронюхаем, где они его прячут, то они начнут свое проклятое восстание, и все наши военные планы вылетят в трубу. — Он помрачнел с видом человека, прекрасно осведомленного о том, что дела его весьма плохи. — Колквит, похоронный кучер, говоришь? А фамилии его не знаешь? И не знаешь, в каком похоронном заведении он работает? Этого маленькая обнаженная Люси в твое розовое ушко-ракушку не прошептала?
— Обо всем, что она мне сказала, я тебе сообщил. — Майклс пристыженно уставился на тротуар. Он чувствовал, что его уши, не так уж и сильно похожие на ракушки, краснеют, а вовсе не розовеют.
— Ладно, ладно. — Гаррис воздел руки к небу. Большинство агентов ФБП намеренно не давали своим эмоциям вырваться наружу — Гэри Купер подошел бы для Бюро идеально. Но Морри Гаррис к этому большинству не относился. Все чувства Гарриса немедленно отражались на его лице. «Нью-Йорк,» — подумал Майклс с презрением, едва осознавая его сам. Гаррис продолжил: — Попробуем его отыскать, вот и все дела. Так ли уж много есть парней с именем «Колквит», даже в Новом Орлеане? И, ясное дело, мы должны быть осторожны. Если он что-то знает, то нам совсем бы не хотелось, чтобы он превратился из кучера похоронной повозки в ее пассажира.
В процессе небольшого расследования — если такого названия заслуживали копание в телефонной книге и поиск человека с правильным акцентом для звонка в Коммерческую Палату — выяснилось, что похороны в Новом Орлеане были большим бизнесом — возможно, большим, чем где-либо еще. В городе были похоронные заведения и кладбища для евреев, для негров, для франкоязычных, для протестантов, для этих, для тех, и для других тоже. Поскольку Новый Орлеан в основном находился ниже уровня моря (Майклс искренне предпочел бы, чтобы город действительно оказался под водой), зарывание людей в землю было более сложным процессом, чем простое выкапывание ямы и опускание в нее гроба. Некоторые отважные туристы совершали специальные паломничества для осмотра похоронных склепов. Эта одержимость смертью показалась Майклсу чересчур мрачной.
