Ольга Денисова - Черный цветок
Есеня скромно опустил наглые глаза. Белошвейки, пряча улыбки, кивали, Звяга зажимал рот, чтобы не расхохотаться, а Сухан непонимающе хлопал ресницами, и даже открыл рот, чтобы что-то спросить, но Звяга ткнул его локтем в бок.
— Геройский ты парень, Балуй, — сказала, поднимаясь, Прелеста — ей было лет тридцать, — пострадал, значит, за правое дело?
— Ага, — не моргнув глазом ответил Есеня.
— Снимай рубаху, промою, а то все простыни нам перепачкаешь. Чего, и мамка не пожалела?
— Да некогда было домой заходить, — он стащил рубаху через голову.
— Ой, а что это у тебя? — Голуба ткнула пальцем в медальон, который Есеня повесил себе на шею.
— Это мне девушка одна подарила. На память.
— Богатые у тебя девушки. Работа-то тонкая, — она взяла медальон в руки и нагнулась, разглядывая его в полутьме. Есеня не удержался, и схватил ее за крепкую грудь, которая так отлично просматривалась в широком вырезе рубашки. Голуба выпустила медальон, взвизгнула и расхохоталась.
— Спиной повернись! — велела Прелеста, — успеешь еще наиграться!
— Ой, девчонки, я никогда наиграться не успею! — вздохнул Есеня, покорно отворачиваясь.
Прелеста взлохматила ему вихры и рассмеялась — звонко, словно колокольчик.
— Маленький, бедненький… — Ивица села перед ним, прижала его лицо к своей груди и поцеловала в макушку, — больно было?
— Ерунда, — фыркнул Есеня и вдохнул ее запах — пирогов и свежего белья.
Девушки собрались вокруг него впятером, и жалели его так трогательно и искренне — нерастраченная нежность всегда проливалась на мальчишек в избытке. Не столько по мужьям они скучали, сколько по не родившимся сыновьям.
— Тише, Прелеста, — шипели они на подругу, — корочку сорвешь.
— Балуюшка, тебе не больно?
— Живого места нет… надо ж так ребенка…
— Девки! Кончайте выть! Я кое-что придумал! — Есеня вскинул голову и попытался повернуться, но Ивица прижала его шею покрепче.
— Не дергайся. Что ты придумал?
— Как мы вас на троих делить будем, а? Я вот всех люблю, не знаю как Звяга.
— Я тоже, — поддакнул Сухан, Звяги же слышно не было, зато в противоположном углу кто-то возился и шумно дышал.
— Давайте глаза мне завяжем, и я вас наощупь буду узнавать. Кого первой узнаю — ту и возьму. И Сухан тоже, Звяга-то, поди, занят уже.
— Выдумщик ты, Балуй. Смотри, довыдумываешься, заберут тебя в тюрьму, — вздохнула Прелеста.
— За что это?
— А им не надо искать за что, они повод-то найдут придраться. Брат мой старший тоже умницей был, и пел так красиво. И забрали-то за безделицу — серебряника недоплатил, когда налоги собирали. А как выпустили, так он и не пел больше. И вообще стал… не такой.
«Вот твари, — подумал Есеня, — в ущербного парня превратили…»
— А слышали вы про медальон? — спросила Голуба, — Говорят, у благородных есть какой-то медальон. Хранится он в спальне самого Градислава. Кто тот медальон откроет, на всю жизнь счастливым станет. Поэтому благородные такие счастливые, а мы — нет.
— Ты, наверное, его в спальне Градислава видела, — рассмеялась Прелеста.
— Нет. Мне рассказала служанка благородного Мудрослова, когда я ездила ее хозяйке платье примерять. Ждала долго, чай пила. Вот она мне и рассказала, она много про благородных может рассказать, она же там все время живет.
— Ну вас с вашими благородными, — Есеня снова попытался вырваться, — давайте играть. Схватили, мучают, жить не дают!
— Терпи, немножко уж осталось, — Прелеста легко ткнула его кулачком в затылок, — тебе все бы играть. Совсем еще мальчик…
— Щас я тебе покажу, какой я мальчик, — Есеня изловчился и хотел ее схватить, но у него ничего не получилось.
На рассвете белошвейкам еле-еле удалось его поднять и выпроводить вон — Есеня, как всегда, не рассчитал сил. Звяга и Сухан давно разбежались по домам, и больше всего Есене хотелось спать. Внутри было пусто, колени дрожали от усталости, лицо горело, как и натертые простынями кровоточащие ссадины — он все равно перепачкал белошвейкам белье, несмотря на старания Прелесты.
Есеня зашел в пивную около базара, не рискнув пойти в тот кабак, где стража искала медальон, потихоньку забрался на сеновал и проспал до самого ужина. Идти никуда не хотелось, зато хотелось есть. Есеня потихоньку вылез с сеновала, пока его не заметил хозяин и не потребовал платы за «ночлег», и вышел на базар — на три монетки можно было взять три кружки пива, угостить ребят, а четвертой ни на что, кроме ржаного хлеба, не хватило бы. Есеня угрюмо прошел мимо лавки со сластями, понюхал жареных гусей, с отвращением посмотрел на сырую рыбу и встал напротив молочных лотков. Как, оказывается, ему хотелось молока! Гораздо больше, чем пива. Но большая кружка стоила два медяка, а такой роскоши Есеня себе позволить не мог. Он почесал в затылке, проглотил слюну и побрел дальше. В конце концов, дружбой жертвовать ради брюха он не собирался, ведь обещал вчера ребятам угощение.
Звягу и Сухана он нашел в условленном месте, они уже сходили в кабак, и хозяин прогнал их взашей — во дворе до сих пор толпилась стража, они методично перекапывали землю, и пока ничего не нашли. Есеня благоразумно промолчал, хотя его так и подмывало рассказать друзьям про медальон и благородного незнакомца.
Не успели они усесться за стол в пивной и отхлебнуть по глоточку пива, как в дверях приоткрылась щелочка, и в ответ раздался дружный свист и гогот.
— Давайте к нам!
— Не тушуйтесь, двигайте сюда!
— Эй, красотулечка, ну че ты там прячешься?
Не иначе в пивную заглянули девки — кому бы еще тут так обрадовались? Есеня вывернул шею, оглядываясь на дверь — долгий сон и плотный, хоть и дешевый, ужин вернули его в то же самое состояние, в котором он пребывал, направляясь к белошвейкам, и от нового приключения он бы не отказался. Несмотря на то, что в пивной и без него хватало удальцов — постарше, посильней и побогаче — Есеня не считал себя не заслуживающим женского внимания.
— Эй, малышки, не ломайтесь! — улюлюкали со всех сторон.
— Иди ко мне на ручки, моя курочка!
— Лапочка, плюнь ему в наглую рожу, иди ко мне!
Есеня хотел выкрикнуть что-нибудь эдакое, что, несомненно, привлекло бы внимание девчонок именно к нему, и привстал, разворачиваясь к двери лицом: у входа, теребя передник, краснея и не смея ступить вперед ни шагу, стояла его сестренка Цвета, а за ее спиной пряталась ее подружка, имя которой Есеня никак не мог припомнить.
Есеня вскочил на скамейку:
— А ну-ка заткнитесь все! — гаркнул он, — чего не видите — они малолетки еще!
