Маргит Сандему - Дочь палача
«Боже мой! — подумал Маттиас. — Это предназначалось для Рождества! Как сделано! И никто не съел их! Никто этого даже не видел!»
Она пригласила их сесть на пеньки, служившие в доме стульями. Сама же она стала сзади, озабоченно соображая, все ли принесла. Она не могла спокойно устоять на месте: то и дело уходила и ставила что-то на стол, поближе пододвигала блюдо, принесла вазу с цветами…
Печенья были твердыми, как камень. Но они тактично опускали их в медовый квас и расхваливали. Хильда отворачивала лицо, но они видели ее сияющие радостью глаза. Впихнув в себя пару твердокаменных печений, они поблагодарили ее.
— Мы придем завтра утром, — пообещал Маттиас. — Посмотрим, как чувствует себя твой отец.
Они кивнула, вытащила тощий кошелек, чтобы заплатить доктору, но он, улыбаясь, покачал головой.
— Об этом мы поговорим потом, нам придется много раз приходить сюда, прежде чем твой отец выздоровеет. Прощай, Хильда дочь Юля, спасибо за угощение!
Оба молча спускались с холма, погруженные в свои мысли. И если бы кто-то из них оглянулся, то увидел бы, что Хильда стоит на крыльце, глядя им вслед.
— Как мало мы знаем о своих ближайших соседях, — сказал Андреас.
— Да, — ответил Маттиас. — Весьма тактично с твоей стороны, что ты не намекнул на оборотня…
Когда они исчезли из виду, Хильда снова вернулась в дом. Она удивленно осматривалась по сторонам. Ей казалось, что в доме появилось что-то новое. Вот здесь они сидели. Теперь это место будет иметь для нее особый смысл. Она прикоснулась рукой к балкам, подпиравшим стену, которых касались их плечи. Они прикасались руками к этому блюду — на дереве еще осталось тепло их рук. А здесь он стоял, склонившись над ее отцом. Он сказал, что подвернулось одеяло, и они вместе расправили его. Он видел эти цветы на столе. Жаль, что цветов так мало… К утру она должна… Утром они придут! Или придет один доктор? Тот, у кого ласковые глаза. Возможно, другого завтра не будет — у крестьянина ведь нет времени на такие прогулки.
Хильда посмотрела на отца, который по-прежнему спал или был без сознания. Потом она снова вышла из дома и стала смотреть на Липовую аллею.
По дороге домой Андреас и Маттиас встретили Бранда.
— Отец собрал всю родню, — сказал он. — Он хочет поговорить с нами. Так что тебе придется пойти в Линде-аллее, Маттиас.
Вся норвежская родня собралась в гостиной Бранда и Матильды. Матильда напекла ячменных лепешек и подала их со сливками. Оба молодых человека со вздохом переглянулись: рождественские печенья Хильды комом лежали в животе.
Аре глубоко вздохнул — седобородый, патриархальный, властный — и начал:
— Найденные трупы поставили нас в трудное положение. Мне хотелось бы обсудить это с вами, пока за нас не взялся судья. Вам хорошо известно, как все мы уязвимы, когда дело касается колдовства. Поэтому мы хорошо должны представлять себе, из чего нам следует исходить и кто из нас абсолютно вне подозрений.
— Но, отец, — запротестовал Бранд, — ты ведь никого из нас не подозреваешь? Ты ведь не веришь в оборотня?
— Конечно, нет! Но над всеми нами навис топор, и мы должны защищаться. Тому же, на кого в первую очередь могут пасть подозрения, мы все должны оказать поддержку. Сейчас и в дальнейшем. Эта ведьмовская веревка очень тревожит меня.
Все согласились. Эли, живая и подвижная шестнадцатилетняя девушка, вопросительно посмотрела на свою приемную мать Габриэллу, желая узнать, не хочет ли она еще ячменных лепешек. Габриэлла рассеянно кивнула. Калеб же строго посмотрел на Эли, которая была чересчур прыткой, но выговаривать ей не стал. И он, и Эли стояли вне подозрений, так же как Ирья и Матильда. Но все четверо были солидарны со своими близкими.
— Мы должны перебрать всех Людей Льда, — решительно заявил Аре, — одного за другим. Прежде всего мы должны исключить Сесилию, Танкреда и его маленькую дочь Лене, не так ли?
— Да, — сказала Габриэлла. — А также Микаела сына Тарье.
— Само собой разумеется, — ответил Аре, у которого всегда затуманивался взор, когда речь шла о Микаеле. — На мой взгляд, речь может идти только обо мне, Бранде и Андреасе. Впрочем, Андреас исключается, поскольку он сам нашел убитых и был совершенно потрясен этим. Лично я никогда не видел его таким взволнованным.
— Да, — согласились все, — его следует исключить.
— Хорошо. Со стороны Лив это будет сама Лив, Таральд, Маттиас и Габриэлла. Никого не забыли?
Нет, никого не забыли. Потомки Тенгеля и Силье были наперечет, один к одному.
— Но что же это может быть за колдовство? — спросил Калеб. — Девять переплетенных веревок — что это означает?
Аре улыбнулся.
— Да, нам не мешало бы теперь посоветоваться с кем-нибудь из «меченых». Но «меченых» среди нас нет. Единственно, у кого были какие-то сверхъестественные способности, так это у Сесилии — она могла передавать на расстояние мысли. Но она теперь в Дании и вряд ли плетет там ведьмовские веревки. Да и Маттиас, владеющий колдовскими снадобьями Людей Льда, вряд ли он будет этим заниматься, не так ли?
— Конечно, нет, — ответил Маттиас. — Я делаю только то, что требуется в медицине. Веревки мне ни к чему.
— Думаю, ты забыл кое-кого, дорогой брат, — мягко заметила Лив. Она была еще статной и моложавой, несмотря на семьдесят один год. — Ты забываешь о том, что я кое-что умею, хотя я постоянно подавляла в себе всякое злое начало.
— Ты? — удивленно спросил Аре.
— Не следует забывать, что я видела семь поколений несчастных «меченых» из рода Людей Льда, — печально произнесла она.
— Семь? Не может быть! — воскликнул Маттиас.
— Но это так. Я помню ведьму Ханну. Правда, мне было тогда всего три года, но я помню ее. О, Господи, как хорошо я помню ее! Кто видел ее хоть раз, тот никогда этого не забудет! В долине Людей Льда жила другая ведьма из того же поколения, что и Ханна, — как видите в одном поколении может рождаться несколько «меченых». Я никогда не встречала ее, но ее знала моя мать Силье. Я знала Гримара, телохранителя Ханны, принадлежащего к следующему поколению. Это уже двое. Затем мой любимый отец Тенгель Добрый. В моем собственном поколении «меченой» была моя кузина Суль, которая была для меня больше, чем сестрой. Я считала Тронда жизнерадостным и открытым юношей, не подозревая о том, что он «меченый», как это выяснилось потом, — голос Лив был печален, — а Колгрима мы все знали. В трагические истории рода Людей Льда никто не вызывает у меня такой горечи, как Колгрим. Мы с Аре были единственными, кто видел маленькую «меченую» дочь Габриэллы…
После некоторой паузы она продолжала:
— Я училась тайком. У своего отца. Но больше — у своей любимой сестры Суль. Она была необузданной и несчастной, но радость жизни переполняла ее. И она любила демонстрировать то, на что была способна. Так что я многое узнала о ведьмовском искусстве, хотя мне никогда не приходилось заниматься этим на практике.
