Грэм Джойс - Там, где кончается волшебство
Мамочка тут же примчалась с клюкой наперевес.
— Что ты там говорила про хиппи? — выдавила я.
— А что?
— Один из них у нас в сортире.
Мамочку передернуло, гигантская грудь заколыхалась. Потом она шагнула вперед и так брезгливо ткнула палкой в дверь туалета, будто за нею пряталась змея или крыса. На унитазе восседал тот парень, которого мы видели у сломанного фургона. Штаны у него были спущены до колен, темные очки на носу придавали сходство с насекомым, но я все равно его узнала по сломанному носу.
Он-то и оказался нашим вторым незваным гостем мужского пола, хотя, конечно, вовсе не таким напыщенным, как тот мужик из Кембриджа.
— Ты что здесь делаешь? — гневно спросила Мамочка, не закрывая двери.
Он облизнулся.
— Дам вам три попытки, — произнес хиппи. — Если с трех раз не догадаетесь, значит вы обе дуры.
— Я сейчас полицию как вызову, поговоришь тут у меня.
— И что вы им скажете? Что я украл ваш бак с дерьмом?
Видок у него был еще тот: в темных очках, без штанов, бледный как привидение, волосы слиплись. Весь потный.
— Ты не имеешь права, — продолжила Мамочка, — шляться, где тебе вздумается.
Тут парень снял очки и посмотрел ей прямо в лицо:
— А вот на эту тему я бы с удовольствием поспорил. Но можно сначала закончу?
Мамочка хлопнула дверью. Мы отошли в сторонку и подождали. Через пару минут он вышел.
— Как тут у вас спускается?
— Набираем воду в ведро из колонки, — ответила Мамочка. — Ты вообще, что ли, ни черта не знаешь?
— Да вы живете в каменном веке.
— Ну раз ты выше этого, — вступила я в дискуссию, — сри на улице.
Парень окинул меня взглядом, старым как мир. Пот лился с него ручьем. Он взял ведро, поставил его под раструб, опустил рычаг, набрал воды, отнес ее в уборную и вылил в унитаз. Потом швырнул ведерко на гравийную дорожку.
— Я живу на ферме Крокера, — сообщил он.
— Я знаю. — Мамочка сложила на груди руки. Она отчего-то развеселилась.
— У нас повально начался понос. Я как раз проходил мимо вашего дома, и тут мне приспичило. Я понимаю, что нужно было спросить, но было, простите, не до того.
— Мамочка, он весь мокрый, — заметила я.
— Я вижу. Вы воду из того ручья пили?
— Пили.
— Там ил гнилой, поэтому вода отравлена. Надо было хоть у кого-нибудь спросить.
— И что нам делать?
— Снимать штаны и бегать. Надо вырыть глубокую канаву и сбросить туда весь ил. Тогда ручей очистится. А пока придется качать где-то воду и таскать домой. Мы все тут так живем.
Парень ухмыльнулся:
— Вы не разрешите пользоваться вашей колонкой? А то откуда нам воду таскать?
Мамочка в раздумье выпятила нижнюю губу.
— Разрешу. Но только обещайте помнить, что негоже вваливаться в чужие дома, если тебя не звали.
Парень достал из кармана табак и начал скручивать сигаретку. Облизывая край бумажки, снова посмотрел на меня многозначительно.
— Клево.
Мамочка вздрогнула. Ей вряд ли раньше доводилось слышать «клево».
— Осока, тащи сбор от поноса. И что, ты думаешь задержаться у Крокера?
— Ферма принадлежит мне. И… всем нам. Хотим заняться фермерством.
— Ха, скоро перехотите, — провозгласила Мамочка.
Я возвратилась с пакетиком. Парень покосился на него с недоверием.
— Заваривай, как чай, — пояснила Мамочка. — Но долго не настаивай. Там лабазник, шалфей и кой-чего еще, если кому интересно. Закрепит как миленького.
Он приоткрыл мешочек и втянул ноздрями воздух.
— Нереально. Меня, кстати, зовут Чез. Может, подружимся?
— Как бы не так! — ответила Мамочка. — Проваливай.
Чез явно не ожидал такого поворота событий. Слегка кивнув, он развернулся и зашагал прочь, вальяжно махнув нам на прощание рукой.
— Одно слово, битники, — подытожила Мамочка, проводив его взглядом. — Нам с ними не по пути.
А я подумала: когда она успела составить мнение о битниках? Видать, успела. У Мамочки была богатая история. Такая, что о ней знали далеко за пределами нашей деревни. К ней посылали ученых дураков из университетов, хоть и без толку. Но меньше всего Мамочка хотела, чтобы ее история стала достоянием гласности.
Она ревностно охраняла подробности личной жизни, считая разговоры на эту тему опасными.
— Информация — сила, — говаривала Мамочка.
И ничего не рассказывала даже мне, своей приемной дочери, совсем не балаболке. Она, конечно, научила меня быть осторожной, спасибо ей за это. Но ее прошлое мне приходилось собирать по крупицам, буквально выдергивать из слухов, обрывков чужих историй, сплетен и ее собственных откровений, которые случались крайне редко и всегда внезапно. Ее главный принцип был «Не рассказывай», а жизненное кредо «Не говори ни слова».
Томящиеся в сердце страсти — вот что скрывалось за Мамочкиным молчанием. Выплескивать их она не собиралась. Она учила, что раскрытый рот, как и раздвинутые ноги, до добра не доведут. Не знаю чем, но эти хиппи или битники ее растрогали. Я удивилась и начала строить догадки. В моей голове рождались образы сродни фантазиям, но чуточку иного свойства. Догадки складывались из Мамочкиных заминок. Заминки выстраивались в алфавит, язык предположений и озарений. Конечно, не идеально точный, но все же. Картинки хаотично роились, лавировали, как груженные углем вагоны лавируют на запасных путях, и в результате выстраивались в требуемом порядке. Догадке вдруг находилось подтверждение, между событиями появлялась связь. Я видела проблеск правды. Причем с такою ясностью, что Мамочка сразу понимала. И страшно злилась, когда у нее не выходило что-то скрыть. Оказывается, она удочерила ребенка, способного приподнимать глухую завесу, которой она укрылась от мира много лет назад.
Я этого не понимала. Ну расскажи она мне парочку историй, что с того? Поведай, как случилось то или это? Где девушке еще узнать о жизни, как не из рассказов тех, кто пожил? Конечно, мне хотелось знать все, и дальше больше, чем все. С прикрасами и без. Ведь что может быть интереснее, чем слушать и рассказывать: секреты, сплетни, пересуды, слухи, сенсации. А Мамочка вела себя как жмот, как скряга и жадина, не выдавая никаких подробностей, хотя вся соль именно в них. Я этого не выносила и пообещала себе, что никогда не стану такой наученной горьким опытом скупердяйкой. Я не хочу прожить всю жизнь остерегаясь. Поэтому мне приходилось бороться с Мамочкиным воспитанием.
— Так и будешь всю дорогу хмуриться? — спросила Мамочка. — Все от лукавого.
Мы с ней тащили по корзине с ненавистным шитьем. И все ради каких-то трех шиллингов в час! Я с трудом проглотила распирающую меня злобу, а то бы точно вшила ее в белье.
— Так это ж ты весь день испортила, — отрезала я. — Так грубо отослала парня!
Мамочка с хитрым прищуром приподняла клюку:
— Значит, понравился тебе? Битничек?
— Ничего я такого не сказала.
— Да будет тебе, стервочка моя ненаглядная, — нежнее произнесла она, — давай живее, пока весь день не вышел.
И то ли чтобы сменить тему, то ли действительно чтобы обсудить, Мамочка начала рассказывать про Джейн Лоут, дочь торговца газетами, которая недавно подошла к ней на рынке в Маркет-Харборо.
— Какой у нее срок? — спросила я.
— Говорит, что пропустила всего одни месячные, но ее тошнит и она чувствует, что залетела как пить дать.
— Так даже проще. Ты ей поможешь?
— Я ей сказала то же, что говорю всем.
— Спросить у госпожи?
— Спросить у госпожи. Хотя сама не понимаю, зачем я с этим вожусь. Ведь сразу видно: завтра явится как миленькая. Я ей скажу: ты спросила у госпожи, Джейн Лоут? Конечно, Мамочка, я у нее спросила. И как она выглядела, Джейн Лоут? Э-э, что ты имеешь в виду, Мамочка? Как она выглядела, когда ты у нее спрашивала? Мамочка, когда я у нее спрашивала, она просто светила, и все. Ну, может, она лежала на спине, или была наполнена водой, или рвалась на восток или на запад, или у нее пузо вздулось? Ох, Мамочка, я в этом ничего не смыслю. И я тогда скажу: Джейн Лоут, ты на нее даже не посмотрела, ведь так?
— Но ты ведь все равно поможешь.
— Боюсь, что да. Но каждый раз, когда такие вещи делаются необдуманно, я мучаюсь. Я помогу любой, но только если она хорошо подумала.
— Мамочка, если не ты, ей придется отправиться в Лимингтон к тому карлику с вязальными спицами.
Мамочка вздрогнула и цокнула языком. А я пожалела о сказанном.
4
На следующее утро раздался робкий стук в дверь. Джейн Лоут явилась в розовой мини-юбке, капроновых колготках цвета загара и белых, до колен, сапогах из искусственной кожи. По мнению таких девиц, я одеваюсь как пугало, но даже я отпрянула. Для пущей неприметности она натянула на голову капюшон из белого поддельного горностая. Короче, закамуфлировалась Джейн примерно как пингвин в пустыне.
