Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 2
— Да ну тебя, жулик! Мой взгляд остается еще достаточно острым, чтобы видеть, что волосы у меня белые.
— Затем также благочестивый Мирамон Ллуагор, что хорошо известно, обратил в истинную веру сотни язычников вокруг Врейдекса великим чудом, которое он сотворил, когда Кощей Бессмертный, и Герцог Хаоса Тупан, и Владыка Стран Слез Молох, и Начальник Тайной Полиции Сатаны Нергал и еще несколько тысяч других представителей сил зла, чьи имена и инфернальные звания выскочили в данный миг у меня из головы, вылетели роем из Ада в виде гигантских пчел.
— Известно, что такой благосклонности Небес были удостоены вера и молитвы Мирамона. В самом деле, Нинзиян присутствовал там и рассказал мне об этих жутких насекомых. Каждое размером с корову, но язык у них намного страшнее. Тем не менее…
Но Юргена уже понесло.
— Затем Гуврич… — указал он. — Гуврич Пердигонский, в котором старая закваска сохранялась дольше, чем в других, так что какое-то время он совершал несерьезные проступки, как говорится, на стезе гордыни и себялюбия… Гуврич полностью избавился от этих издержек после знаменитого путешествия в страну Востока, чтобы без посторонней помощи одолеть выдающуюся ересь пагубного и зловещего Силана. Никогда на земле не было более доброго, более благородного и более любимого всеми святого, чем Гуврич после изгнания духа из этого языческого ересиарха, от которого остался лишь хребет. И таким дорогой гетман оставался до славного часа своей ангельской смерти.
— Верно. Я вспоминаю эту перемену в Гувриче, и она была весьма поучительна.
— Вспомните также, сударыня, как почтенный Керин отправился под землю учить истине о Спасителе в глубочайших твердынях ошибок и заблуждений! И как он там опроверг одно за другим легкомысленные научные воззрения надзирателей Ада — с терпением, усердием и обстоятельностью, удивительными даже в апостоле — в споре, длившемся двадцать лет!
— Тоже верно. Кстати, его собственная жена рассказывала мне об этом. Тем не менее…
Но Юрген по-прежнему говорил.
— И наконец, сударыня, мой любимый отец Котт, как общеизвестно, отправился евангелистом к неверующим Толлана с темной кожей и черными душами. Он показал им преимущества цивилизации и истинной религии. Он научил их прикрывать свою дикую наготу. И, подобно святому Гонфалю, Котт смирял как возбудитель плотского желания, так и свой уд — не один, а множество раз, — когда Котт искушался настолько извращенной принцессой, что одна мысль о ней заливает краской мои щеки.
Графиня задумчиво сказала:
— Ты и твои щеки… Однако продолжай!
Изумленный Юрген тряхнул прилизанной головой.
— Вы требуете невозможного. На остальных бесчисленных благочестивых подвигах Котта я, будучи его всецело недостойным сыном, не могу останавливаться, чтоб не показаться тщеславным. Это было бы весьма недостойно. Ибо скромность моего отца такова, сударыня, что, должен вам сказать, даже со мной, своим собственным сыном, он никогда не говорил на эти темы. Скромность моего отца такова, что — как недавно открылось в видении одному набожному человеку — даже сейчас мой отец считает себя недостойным небесного блаженства, даже сейчас совесть тревожит его в отношении пустячных проступков прежних, греховных дней и даже сейчас он решает оставаться в том месте, которое, образно выражаясь, можно определить как наименее удобные условия вечной жизни.
— У него, без сомнения, есть привилегия следовать своему выбору. Ибо его священные деяния удостоверены. Тем не менее…
Тут госпожа Ниафер на какое-то время задумалась. Эти факты несомненно относились к властителям Серебряного Жеребца, которых она сама помнила по тем далеким дням своей юности как сравнительно несовершенных людей. Деяния апостолов являлись фактами, записанными в наиболее уважаемых летописях; эти факты были известны даже детям; эти факты теперь, по прошествии времени, наряду с другими назидательными фактами из жизней безгрешных властителей Серебряного Жеребца заняли надлежащие ниши в качестве составных частей великой легенды о Мануэле. И поскольку она высоко ценила эти факты, старая графиня прониклась силой Юргеновых доводов…
— Да, — наконец признала Ниафер, — да, сказанное тобой верно. У этих святых людей имелись недостатки, когда они впервые были избраны моим мужем в качестве его спутников. Но благодаря близким отношениям с доном Мануэлем и силе его примера они очистились от этих недостатков, они сделались справедливыми и совершенными. А после исчезновения Спасителя они без страха и упрека странствовали по свету, и являлись его апостолами, и несли ту веру, которой его жизнь научила их, во всех направлениях, по всей земле. Эти факты занесены во все исторические книги.
— Так вы же все отлично понимаете, милый Центурион! Могу лишь повторить, что, согласно любимой аксиоме моего почтенного отца, о каждом дереве нужно судить по плодам. Подвиги Братства Серебряного Жеребца я расцениваю в качестве первых плодов культа Спасителя. Люди с достаточно сомнительными принципами, которыми руководствовались эти апостолы в юношеские годы, — и я это должным образом истолковываю — такие люди чудесным образом сделались справедливыми и совершенными! Из этого я делаю вывод, что мы можем объявить культ Спасителя Мануэля божественно вдохновленным и во всех отношениях восхитительным, поскольку он чудесным образом производит из сырой материи человеческой природы подобных апостолов. Этот культ, сударыня, уже прошел догматическую проверку в святых жизнях и возвышенных кончинах властителей Серебряного Жеребца: культ работает.
— Кроме того, — сказала Ниафер с присущим женщинам эллипсисом и их пристрастием к чему-то более конкретному, — существует последняя картина вхождения моего мужа во славу и страшного причастия, свидетелем которой ты, еще ребенком, стал на Верхнем Морвене. Я никогда не могла понять, почему тогда не присутствовало ни одного ангела, тогда как за Донандром прилетело целых семь. Даже при этом ты был свидетелем священного и сверхъестественного происшествия, которым небеса никогда бы не удостоили кончину рядового человека.
— Воображение ребенка… — начал Юрген, но осекся и лишь добавил: — Несомненно, сударыня, ваша логика сильна, а ваши доводы неуязвимы.
— В любом случае… — Тут Ниафер внезапно умолкла.
Но через некоторое время она продолжила говорить, и ее увядшее лицо казалось лицом человека, расстроенного и сбитого с толку, как и у старого Котта под конец жизни.
— В любом случае, эти шлюхи мне всего лишь приснились. И, в любом случае, наступило время обеда, — сказала госпожа Ниафер. — А люди в сем мире должны видеть сны и обедать, а когда мы уйдем из него, мы должны принять то, что найдем в мире ином. Вот и все. У меня нет воображения ребенка. Я стара. А когда стареешь, лучше ничего не воображать. Старикам лучше не видеть никаких снов. Старикам лучше не думать. Для стариков хорошо только одно: то, что избавляет их от одиночества, дурных снов и обилия дум.
