Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)
— Вам же никогда не говорили правду о сотворении мира, верно? — кошка нырнула за дверь следом за Люцией. — И про храмы Самсавеила и наследие кошек тоже никто не говорил?
Ее вопросы были скорее риторическими. Между тренировками и юным крылатым, и охотницам давали уроки «О Мире». Люция знала, что мир создал Бог, но люди были глупы и беспомощны и не могли даже общаться со своим Богом. Тогда он понял, что не сможет ничему их научить, и послал ангела. Настоящего, с шестью крыльями, и свет его озарял все вокруг, и сама природа оживала от одного лишь его дыхания. В последнее Люция с самого начала не верила, какая-то энергия, какие-то живительные реки, какое-то дыхание. Но одно она знала точно — он подарил крылья тем, кого счел достойными. Ведь надо было просветить всю империю, а волю Бога нельзя нести из уст в уста, люди должны сами увидеть Бога и рассказать остальным.
И люди увидели. И люди рассказали. Но им не поверили. И тогда Бог разрешил верным ему дарить тела животных неверующим душам. Люди увидели себя, зверей, в отражении озер и рек и поверили. И тогда Бог вернул им человечность, но до конца людьми они так и не стали, ведь с самого начала не уверовали, вот и поплатились. Отчего теперь больше нет людей, Люция не знала — ей это было не интересно. В Самсавеила она верила плохо – какой-то серафим, которого все боготворили. Для Люциферы он ничего не значил. Да и мог ли? Она презирала его, ненавидела за то, что он допустил войны, позволил своим подопечным мучить друг друга. А раз он допустил это – то он не достоин почитания и уважения.
Религия была для нее лишь орудием, способным контролировать толпу. Вера в Самсавеила и была тем самым Конфитеором для народа, обезболивающим лекарством от лепры мира. Но не более того.
— Храмы Самсавеила? — Люция фыркнула. Выходит, их всего двенадцать, ангелы присвоили себя один. — Наследие кошек? — гарпия вышла на балкончик лестницы, спиралью уходившей вниз. Свесилась с бортика, вытянув руку с фонарем, но его свет не доставал донизу.
— Я расскажу, если только…
— Если только я поверю? — Люция прыснула смехом.
— Если ты обещаешь молчать, — сурово фыркнула кошка и начала спускаться по ступеням, подняв полы кимоно.
— И вы думаете, что я поверю? — бескрылая пошла следом. Ступени были слишком узки, чтобы идти вдвоем, и она шла чуть позади кошки, освещая фонарем каменные стены вокруг. Выщербленные в камне письмена и рисунки завораживали ее, но, вместе с тем, и отталкивали. Этот ход был вырублен уже в горе, как и ступени с перилами. Все из камня, в россыпи мелких лиловых кристаллов.
— У тебя не будет выбора.
***
Они спускались так долго, что Люции надоело водить фонарем перед собой, и теперь она болтала им в опущенной руке, по инерции следуя за кошкой. Все мысли о религии выветрились утомительным спуском.
— Откроешь? Тут нужна грубая сила, — кошка остановилась перед массивной дверью, в несколько метров высотой, и постучала костяшками пальцев по ней. Металл.
Люция подняла фонарь повыше, разглядывая сцены, отлитые в воротах.
С небес спускался шестикрылый ангел, это гарпия знала с детства, но вот дальше все шло иначе. Он пришел не к людям, а к девушке. Следующая сцена рассказывала о том, что у них появился крылатый ребенок. Люция даже усмехнулась — как? Крылатые бесплодны, это все знают. На следующей картине женщину держали за руки мужчины, а ребенка угрожали убить; серафим стоял в окружении людей — на коленях, сдавшись без боя. «Ну и трус», — подумала Люция. Дальше он был привязан, и у гарпии дрогнуло сердце — люди собирали стекающую с его порезанных вен кровь. Потом он был в окружении людей, но все они были мертвы — стояли, закованные в кристаллы. А на последней отлитой сцене он был распят, а перед ним в коробочке из детской черепушки лежало сердце.
— Оно принадлежало его любимой, — тихо прошептала кошка, касаясь пальцами отлитого сердца. И Люция присмотрелась, оно было истерто до блеска — сколько же пальцев его касалось. — А череп — его сыну.
— А что было дальше? — недоуменно поинтересовалась Люция, поворачиваясь к Химари.
— Дальше? Открывай, я расскажу, — грустная улыбка тронула кошкины губы.
Люция отдала спутнице мешавшийся фонарь и налегла на дверь. Уперлась ладонью и плечом, та поддалась. Гарпия толкнула еще, выдохнув в ворот, и тяжелые петли тяжело заскрипели. Она сделала еще шаг, толкая дверь. Еще, под отвратительный скрип до рези в ушах. Еще, под шкрябанье металлической двери о каменный пол зала. Уперлась в барельеф распятого ангела спиной и, отталкиваясь ногами, сдвинула дверь еще. Та противно скрипнула напоследок и распахнулась, облепив бескрылую влажным и затхлым воздухом. Люция провалилась во тьму. Кашляя, поднялась с пола и обернулась к кошке.
— Милости прошу, госпожа Химари, — голос заглушил новый приступ кашля.
Кошка осторожно, будто украдкой, вошла следом. Поставила фонарь у ног Люции и, рассеянно водя руками по воздуху, зашептала себе под нос. Люция пошла следом, поводила фонарем в пустоте, но свет его упирался во мрак и дым, как в стену.
Химари вдруг ударила ладонями друг об друга с таким оглушительным хлопком, что стало понятно — помещение громадно.
— Фонарь больше не нужен, оставь его, — задрав кимоно, кошка прошествовала по запыленным плитам влево. Дошла до каменной резной скульптуры в виде дерева, ей до пояса, стряхнула с него пыль. Выудила из корней серое яблоко, протерла о ткань, осторожно поставила в крону деревца, как в клетку. И оно засияло лиловым. Вмиг окружающее пространство заполнил собой грохот камня, все вокруг наполнилось поднявшейся пылью, которая так и норовила залезть в глаза и рот.
Когда все смолкло, Люция осмелилась открыть глаза. Снова откашлялась, в горле першило.
Помещение было усыпано кристаллами разных форм и размеров. И все сияло, горело, словно раскаленное докрасна. Огромный зал был так высок, что гарпия смутно различала барельефы на потолке, она угадала в них облака и нечто, скорее всего, символизирующее Бога — существо, так сильно похожее на шар, ветви которого паутиной тянулись ко всему сущему. Он сам состоял из одних кристаллов, пульсировал, словно это билось огромное сердце. Или не Бог — Люция не знала. Водила головой, пытаясь ухватиться взглядом хоть за что-то. От самого пола до высоченного потолка стояли фигуры, гиганты из кристалла, облаченные в каменные одежды. Зал, который эти статуи вели до других дверей, был громаден настолько, что не было видно сцен на противоположной двери.
— Что это? — только и нашлась, что сказать, Люция. Развела руками, словно хотела спросить больше — спросить про все. Но от ужаса и восторга не могла обличить мысли в слова.
