Дмитрий Билик - Оловянная корона (СИ)
— Десять, двадцать, сто? — голос бахатура-Руслана был ровный и спокойный. — Может, тысяча?
— Нет, Руслан Рашидович, что вы. Всего трое.
Ата мельком посмотрел в угол, в котором стоял Халиль. И показалось хазарцу, что взгляд у старика стал сочувственно-извиняющиймся.
Последняя служба
Единственный человек, что радовался спасению Хелен больше лорда Иллиана Лейтли, был, наверное, Фергус. Весь смысл его существования подчинялся теперь только одной цели — служение господину. Только о каком служении может идти речь, если сир Иллиан не ест, не пьет, лица на нем нет, а мысли все лишь о своей фа-во-рит-ке. Кое-как слово, сиром Айвином оброненное, Фергус выучил.
Конечно, до хорошего еще далеко: подслушал стражник, что его величество сир Эдвар Первый со своим войском выступил в поход против его господина. Странное дело. Еще вчера король своего подданного землями одаривал, а теперь посылает вперед людей убить, а потом и сам собирает войско.
Единственная надежда на сира Айвина и его новых друзей. Хотя странные, конечно, у них отношения. Сначала драться лезут, потом братаются. Но что сильны новые знакомцы — тут и говорить нечего. Фергус не без зависти смотрел на широкие плечи, могучие груди, которые одеждой никакой не скроешь, и крепкие руки. Даже женщина среди них такая же. С лихвой их Три Бога одарили, с лихвой.
Но это раньше еще у Фергуса времени полно было туда посмотреть, то подумать. Теперь переменилось все. Прежде господин квелый сидел у костра, шишки смоляные от ели подбрасывал да сучья мелкие, и ничего ему не надо. Теперь же носится как угорелый, жизнь у него по жилам снова потекла. Про леди Хелен уж разговор особый. Она и раньше смиренностью да тишиной особой не обладала, а после долгого заточения, будто Темный Бог в нее вселился. Точно пятки ей железом каленым жгут: здесь мелькнет, там появится. Порой кажется, со всех сторон ее голос разносится.
А Фергусу надо еще и за Халилем приглядывать. С прошлого дня, как Войл про хазарца правду сообщил, тот совсем разговаривать перестал, волком смотрит. Стражнику с подобным отребьем, конечно, дружбу водить и не нужно, но следить приходится. Восточный разбойник себе на уме. Сдавалось Фергусу, была бы возможность сбежать, так давно Халиль деру дал. Ни о какой службе или долге Ибн Шиин не думал.
Войл же разрывался даже не между двух, а трех огней. Но жаловаться на судьбу не собирался. Лучше уж так, чем смотреть на хмурого господина, который ничем не интересуется и ничего не хочет. Трудности, они проходят, а вот хорошее расположение его светлости Лейтли, которого Фергус добился, останется.
Стражник подхватил дымящуюся чашку с густой гороховой похлебкой, с плавающими в ней кусками говядины, — получилось отменно, уж Войл в этом толк знал — сжал под мышкой ножны с мечом сира Иллиана да припустил почти бегом к влюбленным. Им дай вволю, так забудут про все на свете, а вокруг ведь дел невпроворот, по крайней мере, у господина.
— О, вот и Фергус, — резко отодвинулась от лорда леди Хелен.
Войл и глазом не повел. Он не дурак, хоть и женщины у него никогда не было — кто на такого позарится — понимал, зачем возлюбленные чуть свет уходят на самый край плато, к лесу, откуда и видно лишь пару крайних домов. Но сир Айвин и сир Руслан сами говорили — леди Хелен сейчас нужно очень хорошо питаться, чтобы вернуть утраченные силы. Благо, ела фа-ворит-ка за пятерых. Правда, если и не напоминать, могла забыть. Как сказал сир Айвин: «По любви доблестного Ила она изголодалась больше».
— Я приготовил похлебку. Она еще горячая.
— Горох? — брезгливо спросила леди Хелен.
— Будьте покойны, я день отстаивал горох отдельно, а потом поменял воду. Живот болеть не будет, — Фергус выудил деревянную ложку.
— Ну что ж, попробуем, — согласилась фаворитка.
— Ваша светлость, я принес вам ваш меч. Вы оставили его внутри.
— Конечно, оставил, — нехотя взял ножны сир Иллиан. — Мне не нужен здесь меч, поэтому и оставил. На горе мы в безопасности.
— Никто не знает, что может приключиться, ваша светлость, — не согласился Фергус. — Пусть уж лучше при вас будет меч и с вами ничего не случится, чем меча не будет и произойдет нечто опасное.
— Ферр, как ты это сделал? — громко спросила леди Хелен.
— Что именно? — не понял Войл, не обратив почти никакого внимания на его искаженное имя — так его еще никто не называл.
— Суп. Он изумительный.
— Похлебку учила готовить меня матушка.
— Фергус, что-то еще? — спросил господин, заметив, что стражник не уходит.
— Да, сир Айвин просил вас явиться на казнь шестерых преступников.
— Фергус, не казнь, а понижение, — поправила леди Хелен. — Они останутся живы. Хотя жизнь, конечно, утратит краски, после десятки-то.
— Хорошо, сир Айвин просил вас явиться на понижение шестерых преступников, — легко согласился Фергус, хотя не понимал, куда еще ниже можно понизить разбойника. Да и сир Айвин, говоря о «предстоящей процедуре», что бы это ни значило, выглядел несколько встревоженным.
— Скажи, что мы сейчас придем, — ответил ему сир Иллиан.
Фергус поклонился и пошел прочь. Конечно, он догадывался, что «сейчас» растянется, как минимум на полчаса. Поэтому и пришел заранее, до того, как сиру Иллиану и леди Хелен предстояло явиться на казнь, то есть на «понижение».
Фергус видел всего две казни в своей жизни. Однажды сопливым мальчишкой, вопреки воли родителей, он прокрался на деревенскую площадь, чтобы посмотреть, как вешают троих разбойников. А второй раз в Кривошее, вотчине семьи Ойзонери, уже юношей, Войл наблюдал обезглавливание худого рыцаря со злым лицом, преступившим клятву и восставшим против сеньора. Вряд ли когда-нибудь он забудет, как голова с налипшими на нее мокрыми волосами глухим стуком упала на землю и покатилась, собирая собой солому, куриный помет и мелкий сор.
И хоть леди Хелен заменяла наказание преступников таинственным словом «понижение», выглядело это именно как казнь. Знал Фергус — у правителя должна быть жесткая рука и холодное сердце, обязанное нести справедливость, но все равно жалел Войл злодеев. Стоят на коленях, руки веревкой стянуты, глаза плотно завязаны, головы опущены. Кто поднять пытается, тому сзади тычок сразу, чтобы не думал даже, а не поймет — могут и ударить. И все они словно братья родные, похожи друг на друга — худые и испуганные. Только один выделяется своей озлобленностью. Тот, кого нарекли дурным именем Игорь.
Думал Фергус, сир Айвин суд вершить будет, только тот сам стоит белый как снег. Стражник еще раньше понял, что на него слово это странное так действует — «понижение». Боится он его, что ли? Перед преступниками возвышался могучий сир Руслан. Вот в нем точно ни страха, ни жалости, ни сомнения. Хороший бы лорд из него получился.
