Бронислава Вонсович - Плата за одиночество
— Я не знаю, инора Эберхардт.
— Не хочешь говорить, — поняла она. — Что ж, твое право. — Она недолго помолчала, потом бросила взгляд на часы и сказала: — Я могу тебя отпустить домой, Штеффи, как обещала твоему жениху.
— Спасибо, инора Эберхардт.
Ну почему, почему я узнала, что она — моя мать? И почему я все равно продолжаю испытывать к ней уважение и симпатию в те минуты, когда забываю, что она сделала? Что она меня бросила, когда я так нуждалась в ее любви и заботе?
Глава 26
С утра следующего дня посетителей в магазине было так мало, что у меня оставалось слишком много свободного времени. Я постоянно думала о вечерней засаде. Мне казалось, что Рудольф ошибается, подозревая Петера. Слишком тот казался несчастным и так искренне переживал о смерти Сабины. Не может же все это быть лишь притворством? Должен же хоть кто-то переживать о ее смерти по-настоящему? Мне хотелось, чтобы все это выяснилось как можно скорее. Чтобы арестовали убийцу, но только настоящего убийцу. Теперь я беспокоилась не только за Рудольфа и за себя, но и за Регину. Все эти игры вокруг магазина были очень опасны, и вовлекать в них единственного близкого мне человека нельзя, а как избежать этого, я не представляла. Не передать Регине предложение иноры Эберхардт? Но я не смогу об этом промолчать, а она непременно согласится. Фабрика ее и раньше не привлекала, и если появится выбор, куда идти работать, то подруга даже не задумается.
Инора Эберхардт спустилась раньше обычного, что было кстати — к обеду поток посетительниц увеличился, и я просто с ног сбивалась, пытаясь одновременно быть в разных местах, чтобы никто из магазина не ушел обиженным и без покупки. Из-под прилавка доставались и распечатывались все новые коробки с товаром, и в кассу непрерывно текли денежные ручейки, только успевай подсчитывать. Но наконец магазин опустел, и я уже настроилась пойти пообедать, как опять сработал сигнальный артефакт, и в торговый зал вошла та самая неприятная инора в эльфийских шелках. Весь ее вид говорил, что вместе с ней к нам в магазин идут крупные неприятности. Я сразу вспомнила, что подменила ей крем, когда думала, что она — моя мать. Но в череде странных и страшных событий последнего времени я успела забыть и об этом своем проступке, и о самой иноре.
— Безобразие! Ваш крем не действует. А я за него столько выложила, что дешевле было к целителю обратиться, — прошипела она, даже не поздоровавшись.
— Прошло еще слишком мало времени, — сказала инора Эберхардт, — чтобы об этом говорить с такой уверенностью.
За собой она не чувствовала никакой вины и была совершенно спокойна. Наверное, это далеко не первая клиентка с подобными обвинениями. Ведь тот, кто платит такие деньги за крем, хочет, чтобы эффект от него был сразу и непременно положительным, и не хочет ждать неопределенного результата непонятно сколько времени.
— Я уверена, вы меня обманули, — заявила противная инора. — Взяли деньги, как за сделанный для меня лично, а подсунули что-то из этого, — она небрежно кивнула в сторону прилавка. — Зачем напрягаться, если можно безо всяких усилий получить ту же сумму?
— Что вы говорите такое? — невольно возмутилась я. — Инора Эберхардт столько сил угробила на ваш крем!
Про то, что сделанный с такими магическими затратами крем был благополучно спущен в канализацию, я скромно промолчала. Ни к чему этой особе такие подробности. Крем делали для нее лично? Делали. Баночку я ей принесла? Принесла. А омолаживающий крем у нас очень хороший, иные клиентки по десятку подруг сюда приводили его покупать. Так что положительный эффект у нее непременно будет, только подождать нужно немного.
— Тебе, милочка, следует молчать, — отрезала инора. — Не с тобой разговариваю!
Она смерила меня столь презрительным взглядом, что под его давлением я невольно отступила, пытаясь спрятаться за инорой Эберхардт, но тут же устыдилась такого трусливого поведения. Этот скандал в магазине случился по моей вине, значит, и отвечать нужно мне.
— Мне не нравится, когда говорят неправду, — ответила я.
— Любительница правды выискалась. Научилась бы сначала себя вести. — Она насмешливо искривила губы и посмотрела на меня много более пристально, чем раньше. Лицо ее исказилось, превратившись в маску злости, и она выдохнула: — Мерзавка! Это уже слишком!
Смотрела она на меня с таким отвращением, будто на моем месте сейчас находилась огромная, гадкая, облезлая крыса, по недоразумению вставшая на задние лапы и напялившая женскую одежду. А уж то, что эта крыса еще и разговаривает, приводило эту даму в особенное возмущение, которое она и не пыталась скрыть.
— Я думаю, леди, что вам стоит подождать несколько недель, прежде чем делать подобные заявления. — Инора Эберхардт попыталась перевести на себя ее внимание. — Уверена, стоит лишь подождать немного, и у вас не останется ни малейших сомнений в эффективности моего крема.
— Сомнения останутся у меня в любом случае, — ответила она все с тем же гадким брезгливым выражением лица, но глядела при этом уже на мою нанимательницу. — Поэтому я хочу провести анализ. Для сравнения мне нужен любой ваш крем.
Я даже похолодела от осознания, что моя подмена раскроется в ближайшее время, а обвинят в этом инору Эберхардт. С моей стороны дальше молчать было непорядочно, но эта инора меня пугала неимоверно. Я начала собираться с силами, чтобы признаться в своем проступке, но никак не могла накопить в себе достаточной решимости.
— Пожалуйста, — ответила инора Эберхардт, полностью уверенная в собственной правоте, — оплачивайте любой и проводите все анализы, которые считаете нужными.
— Что значит «оплачивайте»? — взвизгнула покупательница. — Я вам предостаточно выложила и требую, чтобы вы дали мне образец бесплатно.
— За те деньги, что вы заплатили, вы получили качественную продукцию, сделанную лично мной лично для вас, — ледяным тоном ответила ей инора Эберхардт. — Эта покупка не дала вам право брать здесь что-либо бесплатно и, тем паче, оскорблять здесь работающих.
— Думаете, это вам с рук сойдет? — прошипела неприятная особа. — Не надейтесь. И за крем вы мне деньги вернете, и за анализ, и за обман выложите круглую сумму.
— Жалуйтесь, куда вам угодно, — согласилась инора Эберхардт. — Мне бояться нечего. Всего доброго.
Моя нанимательница высокомерно кивнула, показывая, что больше не намерена вести разговор с этой хамкой. Та выплюнула какие-то неразборчивые фразы, больше похожие на грязные орочьи ругательства, чем на речь воспитанного человека, окинула нас напоследок ненавидящим взглядом, развернулась и пошла на выход, задевая по дороге все, что ей попадалось. Думаю, то, что ей ничего не удалось разбить, разозлило ее еще больше. Но у нас все стеллажи и витрины были под защитой соответствующих артефактов, так что она могла хоть кувалдой здесь орудовать.
