Бронислава Вонсович - Плата за одиночество
— Мешает? — неправильно понял меня Рудольф. — Потерпи, недолго осталось.
— Надеюсь, что недолго, — согласилась я.
Мороженое было очень холодным и приторно-сладким. Таким, что у меня зубы сводило. Я съела примерно половину, остальному позволила растаять и растечься по креманке жирной белой лужицей. Сегодня я поняла, что мороженое не люблю. Но и чего-то другого не хотелось.
— Штеффи, все будет хорошо, — вздохнул Рудольф. — И с тобой, и со мной. Не переживай ты так, а то по тебе сразу все видно, и у преступника появятся подозрения.
И со мной, и с ним. Да, наверное, все будет хорошо. Но по отдельности. Я вздохнула.
— А может, я переживаю, что завтра не смогу тебя увидеть?
— Так сегодня же можешь. — Он вновь широко улыбнулся той улыбкой, что привлекала встреченных нами сегодня инорит не хуже комплиментов в их сторону. — Вот и наслаждайся. — Потом тихо, почти шепотом сказал: — Сейчас не дергайся, а сделай вид, что тебе очень приятно. Возможно, за нами наблюдают.
Он взял мою руку и нежно ее поцеловал, проведя большим пальцем по ладошке. Вид у него при этом был донельзя счастливым, как у кота, дорвавшегося до мяса, оставленного без присмотра нерадивой хозяйкой. Неожиданно оказалось, что мне его прикосновения действительно приятны, в притворстве нужды не было. Его поглаживание было такое интимное, предназначенное лично для меня, а не для возможных сторонних наблюдателей.
— Вот видишь, — тихо сказал Руди с довольным видом. — Можешь, если постараешься. Сейчас выглядишь, как положено девушке в компании собственного жениха.
Я почувствовала, как краска стыда заливает лицо, и резко выдернула руку. Пусть устраивает свои представления без меня!
— Рудольф, я устала и хочу домой.
Мне показалось, мои слова его огорчили — видно, не все сцены спектакля отыграл. Отговаривать он не стал, оплатил счет и пошел меня провожать. По дороге Рудольф больше не рассказывал про Гаэрру, а опять давал указания на все возможные варианты событий завтрашней засады. Все это повторял он уже не в первый раз, поэтому слушала я невнимательно. Меня больше заботило совсем другое. Почему у меня никогда не получается ничего, как у нормальных девушек? Ведь решила для себя — никаких романов после выхода из приюта, пока хоть немного не устроюсь в этой жизни. И надо же такому Рудольфу случиться на моем пути. Для него это все игра, представление, которое он завтра отыграет и уйдет. Навсегда уйдет. А сейчас все его действия предназначены не мне, а тем, кто за нами может следить, кому он хотел доказать, что у нас с ним большое и светлое чувство. Для чего и пытался то обнять, то поцеловать. Кто знает, вел бы он себя так с девушкой, у которой есть любящие родители, готовые прийти на помощь и встать на защиту ее чести. Около моей двери он опять попытался меня обнять и потянулся с поцелуем, но я вывернулась и ехидно сказала:
— Здесь за нами наблюдать некому, можешь себя не заставлять.
— Штеффи, ты сегодня такая странная, — недовольно сказал он.
— Какая есть, — ответила я, — с такой и приходится работать, да? На другую не заменишь, вот горе-то.
— Спокойной ночи, — спокойно сказал он.
Развернулся и ушел. Я немного постояла, слушая, как опять затихают его шаги, потом хлопнула входная дверь. Он ушел окончательно. До завтрашнего дня, когда будет изображать у меня в квартире приблудного кота. Наглого, паршивого. Своей дверью я хлопнула очень выразительно, жаль только — слушать это было некому…
Следующий день прошел как обычно. Покупательниц было немного. После обеда пришла очередная соискательница на вакантное Сабинино место. Хорошенькая, аккуратная, уверенная в себе, со вкусом одетая инорита предоставила рекомендации с предыдущего места работы, но инора Эберхардт почему-то ее не взяла.
— Я никого не могу представить на месте Сабины, — виновато сказала она, когда расстроенная девушка ушла. — Извини, тебе приходится сейчас намного больше работать, чем мы договаривались.
— Вы мне за это платите, — ответила я, стараясь выглядеть равнодушной. — Дел у меня все равно никаких серьезных пока нет. Разве что по воскресеньям к Регине хожу, так магазин в этот день не работает.
— У твоей подруги есть Дар? — неожиданно заинтересовалась инора Эберхардт.
— Есть, — неохотно ответила я.
— Большой?
— В приюте считалось, что нет. Но теперь я не знаю, что сказать. Возможно, они опять ошиблись, как это было со мной.
— Я вчера вечером подумала, — медленно, явно подбирая нужные слова, сказала инора Эберхардт. — А что, если второй продавщицей взять твою подругу? Ведь не так много времени осталось до того, как она выйдет из приюта. Что думаешь, Штеффи?
— Инора Эберхардт, — растерялась я, — честно говоря, я хотела уйти, как только вы найдете кого-нибудь подходящего.
Про то, что я здесь сижу наживкой для преступника, говорить не стала. Ни к чему ей это знать. Кто она мне? Никто.
— Уйти? Штеффи, мне бы не хотелось, чтобы ты уходила, — расстроенно сказала инора Эберхардт. — Разве тебе после свадьбы обязательно покидать магазин? Твой Рудольф не похож на человека, который запрет жену дома и потребует, чтобы она никуда не выходила. Вашей семье твоя зарплата будет совсем не лишней. А твоей подруге нужно будет помочь устроиться.
В этом инора Эберхардт была права. По меркам столичной жизни, Регина выйдет из приюта совсем без ничего, и первое время я буду ее единственной опорой во внешнем мире. Большом, страшном, непонятном. Наверное, эта работа для нее будет просто находкой. Хозяйка из иноры Эберхардт хорошая. Внешне внимательная, заботливая, готовая всегда пойти навстречу. Она мне даже нравилась, пока я не поняла, кем она мне приходится. Но ради Регины можно и потерпеть. Ей я решила ничего не рассказывать, тогда и отношение к работе будет хорошее.
— Я спрошу у подруги, инора Эберхардт, — решила я. — Если она захочет на это место, то я у вас точно останусь до ее выхода.
— Вот и замечательно, — обрадовалась инора. — Я к тебе успела привязаться, и мне тяжело думать, что ты уйдешь и больше никогда здесь не появишься.
Я лишь вежливо улыбнулась. Ответных чувств она не дождется. Нет уж. За свои поступки все должны отвечать. Инора Эберхардт задумчиво на меня посмотрела:
— Что же с тобой происходит, Штеффи? Мне кажется, дело совсем не в твоей помолвке.
— Я не знаю, инора Эберхардт.
— Не хочешь говорить, — поняла она. — Что ж, твое право. — Она недолго помолчала, потом бросила взгляд на часы и сказала: — Я могу тебя отпустить домой, Штеффи, как обещала твоему жениху.
— Спасибо, инора Эберхардт.
