Фаворит (СИ) - Цыбульский Станислав

Он торопливо дергал карман, пытаясь что-то из него вытащить. У старика не получалось, от чего он расстраивался все больше, теперь слезы лились непрерывным потоком. Аврора опустила пальцы ему на руку, сказала почти ставшим обычным голосом:

— Все в порядке, Аристарх, все в порядке… Кхе… Просто в следующий раз будь внимательнее…

Еще полчаса ушло на то, чтобы дождаться, пока осядет дым и можно будет вернуться лабораторию. За это время мне удалось изучить конструкцию противогаза, грубую, но любопытную под рассказ Аристарха об опытах, перемежающийся извинениями и плачем. Аврора как могла, успокаивала старого химика и возвращала к рассказу. Затем, когда спуск в подвал вновь стал возможен, Аристарх вынес банку с черным порошком и бумагу с подробным описанием процесса. Вскоре мы уже снова оказались на улице, воздух которой, пропитанный рыбной вонью и сыростью, показался удивительно приятным. Уже подскакивая в повозке на неровностях дороги, Аврора объяснила:

— Аристарх служит моей семье уже лет шестьдесят. Ну, он так думает. Сперва он служил моей бабке, потом — матери, а теперь работает на меня.

— Твои бабка и мать — это ты сама. — Ответил я с пониманием.

— Именно. Я его спасла, когда он был совсем молодой. Попался, когда собирался украсть кошелек. Банальщина. Можно былопросто отмахнуться, или прибить, чтобы не мучился, но он был такой… слабый. Бледный. Было заметно, что давно голодает и еще не умеет воровать. Служил у меня при доме. История долгая.

Она отмахнулась, но я спросил:

— И потому такая преданность? Я видел собак, так не у каждой получается так крутить хвостом, как у этого старика!

— Сорок лет назад он ушел. Связался с бандой, какие-то его друзья с улицы. Я думала, что он не вернется, но он приполз весь в крови. На нем живого места не было. Я его вылечила, но бойцом он уже не стал бы никогда. И пока был слаб, набрел на библиотеку… Так он остался у меня второй раз. Теперь — насовсем. Он был такой… забавный. Веселый. Неутомимый.

Она улыбнулась своим мыслям, я сказал понимающе:

— Ты его любила.

— Что? Бред! Не твое дело! — ее лицо застыло, она словно закрылась от меня. Но через минуту ответила: — Мы живем долго, но нас очень мало. Я несколько раз заводила разговор о том, чтобы сделать его ведьмаком. Ты ведь слышал о таких? Долгая молодость, сила? Это те из людей, кому выпала честь или удача попасть в область наших интересов. Жизнь не вечная, но долгая. Так вот, каждый раз мне приходилось стирать его воспоминания, самую малость, чтобы он забывал о разговоре. Но что-то оставалось, да и не мог он не заметить, что и бабка, и мать, и дочь — все на одно лицо!

Она улыбнулась одними уголками губ, посмотрела на меня. Я положил ладонь на ее холодные пальцы.

— Ну, я-то стареть не собираюсь! — надеюсь, мне удалось прозвучать беззаботно. — От меня тебе никуда не деться.

— Спасибо. — Она склонила голову мне на плечо. — хотя не рассчитывай, что у меня не получится тебя выбросить, когда надоешь.

Мы рассмеялись, чувствуя, как отступает тяжесть, навалившаяся после ее рассказа.

Повозка довезла меня почти до самой мастерской Белла. Прихватив банку и бумагу с рецептом, я постучал в дверь и тут же толкнул, не дожидаясь, пока меня впустят. Кеннет оказался на месте, как и девка-охранник, занимавшаяся, как казалось, десятью делами одновременно, не прекращая при этом зудеть.

— Чем заняты, мой друг? — я уселся на стул, с удовольствием отмечая, что теперь это можно делать без опаски. — Как успехи в нелегком труде?

Кеннет отложил перо, снял очки, от которых на носу ученого остался багровый отпечаток, устало ответил:

— Стараюсь не потерять разум, барон. Эти штуки, что вы мне показали — что-то совершенно невероятное. Нет, ничего необычного, все очевидно… Но почему никто не догадался до этого раньше? Даже так: почему догадались именно вы?

— Друг мой, вы к тому, что есть люди и поумнее? — я усмехнулся, Кеннет зачастил примирительно:

— Нет, нет, не совсем так, что вы!

— Когда-нибудь мы с вами обязательно поговорим об этом, хорошо? А пока могу только сказать, что очень много болел, и мой дядя, славный барон, позволял мне проводить вечера у камина в его библиотеке… Там я и набрался мудрости. Не представляете, до чего изворотлив мозг и на что способен, когда ему не дают охотиться или драться вволю!

Я старался, чтобы это прозвучало как можно более беззаботно, но перед глазами встала сгорбленная фигура Аристарха. Кеннет смотрел на меня, не скрывая удивления, потом спросил с такой серьезностью, что у меня вдоль хребта словно проползла льдина:

— Вы ведь снова что-то принесли. Марта, будьте добры, сходите к пекарю, благородный барон хочет чего-нибудь к кофе.

Толстозадая Марта начала было возмущаться, но уже через секунду мы остались с ученым наедине. Он не отводил от моего лица пристального взгляда, и видимо, что-то такое рассмотрел, потому что следующие его слова обрушили на меня целую лавину:

— Откуда все это, барон? Все эти машины — они слишком совершенны. За ними не один век серьезной работы, пусть и выполнены чертежи неумелой рукой, такое видно сразу. И не ваши они, готов поклясться чем годно. Все это — часть чего-то большего, уверен, даже огромного. Одного мне никак не понять: где и зачем во всем этом я?

Я замер, не в силах ответить. В моих планах этот разговор должен был рано или поздно произойти, но все указывало скорее на «поздно». Ох, не верно я оценил ученого, ох, не верно.

— Вы правы, дорогой друг, во многом. Эти чертежи — они действительно не мои, они… скажем так, довольно старые. Но я разбираюсь в них, пусть и по верхам, на уровне подкованного любителя. И вы мне нужны, очень нужны, потому что однажды может случиться что-то очень страшное, и я боюсь, что мир в его сегодняшнем виде не устоит.

Договорив, я опустил руки на колени, не отводя от ученого серьезного взгляда. Тот молча хмурился, играл желваками, порываясь что-то сказать, но сдерживался. Молчание затягивалось. Белл прикрыл глаза, с силой потер переносицу, на которой все еще выделялся след от оков, и, наконец, вздохнул, словно сдаваясь:

— Показывайте.

Когда перед ним на столе появилась банка с порохом и листок с расчетами, Кеннет взял листок и долго его изучал, потом спросил:

— Громовая соль? Мочевой камень? Что это?

— Лучше один раз увидеть.

Я открыл банку, оглядев стол, взял и поставил перед собой блюдце. Помня случившееся в лаборатории Аристарха, высыпал пороха совсем немного, после чего взял подсвечник и поднес огонь к порошку. Зашипело, но совсем не так зло, как в прошлый раз, и вспышка получилась куда как слабее, но демонстрация произвела впечатление. Кеннет отшатнулся так резко, что упал вместе со стулом. Я, наученный горьким опытом и потому успевший зажмуриться, подскочил со своего места и помог ученому подняться. Тот усиленно моргал слезящимися глазами и морщился от едкого дыма, пока я бегал к двери, чтобы пустить внутрь свежий воздух.

— Да, это было довольно впечатляюще… — Белл закашлялся. — Как вы говорите называется эта штука? Громовая соль?

— Она называется порох. Очень занятная вещь. Я уже даже начинаю догадываться, как ее лучше всего применять. Только отсюда, мой друг, вам придется переехать. — Дыма в этот раз получилось совсем немного, и он быстро рассеялся, я закрыл дверь и продолжил: — Нужно помещение побольше, да и окна нужны побольше, и чтобы открывались.

— Но это мой дом, благородный барон! — Кеннет мотнул головой. — Тут я работаю, в конце концов!

— Здесь не хватает места даже на то, чтобы испытывать модели, друг мой. А где нам экспериментировать над чем-то более… впечатляющим? На улице? Чтобы скоро весь город узнал, над чем вы работаете? И чтобы вскоре ваши разработки украли люди Альбертссона? Оливье? Еще кого-то, кого вы не назвали?

— Нет! — Кеннет взвился на стуле, сжал худые кулаки. — Ни за что!

— Вот именно. — Кивнул я. — Нас ждут великие дела, мой друг, но только если никто не помешает. Я найду новое место в ближайшее время. Вам с Мартой предстоит упаковать вещи, займитесь прямо сейчас.