Марина Дяченко - Скрут
Жених распахнул перед Лиль дверцу экипажа; мать накинула ей на плечи теплый плащ, и в этот момент несчастная невеста не выдержала.
– Мама-а!..
Грохнувшись на колени посреди двора, Лиль целовала платье матери:
– Не выдавай… Не отдавай… О-о-о…
Вики отвернулся. Даже невозмутимый Йар со вздохом потупился; мать Лиль, утирая слезы, уговаривала ее, что все будет хорошо и все невесты плачут, она, ее мать, тоже вот так рыдала, а теперь счастлива в браке и деток вырастила… Жених тактично держался в стороне. Слезы невесты ничуть его не обидели.
Когда Лиль водворена была в свадебный экипаж, когда мать ее, сдерживая рыдания, вышла стоять на дорогу, когда затворились за провожающими тяжелые створки ворот – вот тогда девочка, стиснув губы, поднялась к себе и в одежде улеглась на кровать.
Небо необычайно милостиво к ней. Ее мужем станет не чужой дядька из далекого края, а родной, любимый, самый лучший на свете Аальмар.
* * *Город Ремет показался Игару чрезвычайно пестрым – облезлые стены кособоких домишек соседствовали здесь с мраморными дворцами, на парадных лестницах которых сидели, ощерясь, мраморные же крокодилы. Изящные флюгера отражали солнце – а рядом развевались, вывешенные на просушку, чьи-то нечистые, дырявые подштанники. Люд тоже казался сплошь пестрым – либо оборванные нищие, либо расфуфыренные гордецы, обыкновенными, как везде, здесь были только стражники…
И их было непривычно много. Или Игару мерещится?..
Огромная бочка посреди площади была сплошь оклеена желтыми бумажными листками – «Разыскивается для предания справедливому наказанию»… Игар, не то от усталости, не то от отчаяния, а, возможно, и в насмешку над судьбой, пристроился отдохнуть неподалеку – на каменном бортике общественного источника.
Некий умелец обустроил родничок с выдумкой и искусством: вода бежала из пасти странного рогатого зверя, похожего одновременно на змею и собаку. Даже круглый бортик покрыт был глиняной чешуей – Игар бездумно смотрел, как наполняются из источника ведра и кувшины, и слушал болтовню двух ухоженных мальчишек – разбирая по слогам грозные надписи и разглядывая жирные цифры, оба страстно мечтали разбогатеть.
– За эту бабу, слышь, пятьдесят золотых дают… Я бы коня купил. Настоящего, не то что эти клячи…
– А вот, гляди, сорок пять золотых, тоже неплохо… «Приметы особые… правой руки нет вовсе, а на левой – четыре пальца…
Оба невольно оглянулись, алчно высматривая в будничной толпе однорукого злодея, годного для продажи властям; Игар неспешно зачерпнул ладонью холодную до ломоты, чистую, какую-то даже сладкую воду.
– Не найти, – с тоской сказал первый из мальчишек, кудрявый и веснушчатый, маменькин, по-видимому, любимец. – Бумажек много, денег полно… а не сыскать.
Он вздохнул, ожесточенно скребя в затылке; приятель его, белоголовый и тощий, упрямо выпятил губу:
– А если каждый день… Если после уроков… или вместо… ходить и смотреть… Неужто не выследить?..
Кудрявый задумчиво сунул палец в ноздрю:
– Эдак все бы уже… разбогатели, значит… коли так просто было бы…
Игар почувствовал, что устал. Что болят натруженные ноги; что весь мир, окруживший его светом и гомоном теплого осеннего дня, устроен не так, как надо. Неправильно устроен мир, и обидно, что Игар никак не может понять – а в чем именно состоит эта неправильность?..
Он вытер ладонь о штаны, поднялся и встал за спинами мальчишек; оба удивленно оглянулись. Тот листок, что интересовал Игара, помещался слишком высоко для детского роста – поэтому жаждущие денег и не обратили на него внимания.
Игар назидательно ткнул пальцем:
– Ты это вот почитай! Почитай, интересно… Знаешь, сколько за некоторых дают?
Кудрявый сперва отступил, с опаской разглядывая странного незнакомого парня, однако любопытство взяло верх, тем более что товарищ его уже поднялся на цыпочки, вытянул шею – и округлил глаза:
– Гляди! Нет, ты погляди!!
Некоторое время кудрявый сосредоточенно шевелил губами. Потом всей пятерней взял себя за подбородок:
– Двести семьдесят!..
Оба тут же забыли об Игаре; кудрявый удрученно качал головой, и вся его маленькая фигура выражала крайнее горе: казалось, что обещанные деньги именно сейчас медленно уплывают прямо у него из-под носа.
– Двести семьдесят… – с суеверным страхом повторил тощий. – Это ж какая куча… Это ж домишко можно купить…
Кудрявый судорожно сглотнул:
– «Разы-скивается для предания спра-ведливому наказанию беглый послушник Игар, прозвища не имеющий»… Восемнадцать лет, гляди-ка, как мой братан…
Он читал и вычитывал, и повторял про себя скудные Игаровы приметы, а Игар, стоя у него за спиной, все пытался что-нибудь почувствовать. Прежний страх, например, или хотя бы гордость за то, что из сотни разыскиваемых бандитов и убийц ни один не тянет на столь внушительную сумму, ни один…
Кудрявый охрип от волнения:
– «…Приметы особые: таковых не оказалось. За оного назначена награда… А если кто укажет, где оного искать, то половина награды…»
– Разве это приметы?! – горестно воскликнул тощий, оборачиваясь к Игару. – Ни клейма на морде, ни пальца там лишнего или хоть шрама… А хренушки его поймаешь!
– Хренушки, – устало подтвердил Игар. – Ежели клейма на морде нет – так и не поймать никак. Мало ли их, таких парней…
Кудрявый покосился на него без приязни. Перечитал бумагу, безнадежно махнул рукой, почесал в затылке; снова обернулся к Игару, но с каким-то новым выражением в смятенных карих глазах.
Игар ждал. Ему вдруг стало любопытно.
Каштановые ресницы часто захлопали; пухлые белые щеки понемногу принялись розоветь, а уши, прикрываемые жесткими локонами, загорелись, как рубины. Парень поспешно, суетливо отвел глаза; некоторое время нарочито равнодушно смотрел в сторону, потом взглянул на Игара снова мгновенно, как бы невзначай. Игар равнодушно изучал оклеенную грамотами бочку; кудрявый сильно двинул локтем своего удивленного спутника, потом схватил его за локоть и, внезапно одолеваемый жаждой, поволок дружка к источнику.
Игар смотрел, как они шепчутся на каменной кладке. Кудрявый что-то доказывал – тощий колотил себя пальцем по лбу, до Игара долетало раздраженное:
– Да у тебя солома в башке! Стал бы он спокойненько дожидаться, пока его схватят! Стал бы он сам в грамоту пальцем тыкать! Стал бы он, как же…
Кудрявый шипел и озирался; Игар наблюдал за муравьем, неспешно пересекающим сообщение о беглом каторжнике.
– Да все же сходится! – возмущенно пискнул кудрявый, который не в силах был больше шептаться. – Все сходится, погляди, дурында! И знак же на шее, такие послушники носят, видал?..
Рука Игара сама собой потянулась к храмовому знаку – но он удержал ее. Эх, сообразительный парнишка… Не всякий взрослый додумается…
Через площадь шел, лениво озираясь, городской патруль в составе трех круглорожих стражников.
Игар видел, как напрягся кудрявый. Как часто задышал, выпучив глаза, как замигал тощему, как шагнул навстречу страже; товарищ схватил его за рукав:
– Дурак?!
Оба быстро взглянули на Игара – и снова на патруль. Стражники шагали, вяло о чем-то беседуя; их путь проходил мимо источника, мальчишкам пришлось отойти в сторону, чтобы освободить дорогу.
Секунда тянулась бесконечно долго; стражники шли между Игаром и мальчишками, и в просветах между кольчужными куртками он видел алчные, напряженные, отчаянные глаза кудрявого. Тощий мальчишка дергал приятеля за рубаху, тыча пальцем куда-то в сторону Игара, объясняя, вероятно, что бывает за ложный донос и как расправляется потом с доносчиком невинно оговоренная жертва. Кудрявый неотрывно смотрел на стражников; Игар на мгновение увидел патруль его глазами – рукояти хлыстов у пояса, кожаные перчатки с шипами, крошка хлеба в пышной бороде начальника, высокого и мрачного, беспощадного к правым и виноватым…
Темные, вооруженные тени патрульных плыли по мостовой у самых Игаровых ног.
Потом патруль оказался далеко в стороне, и до Игара донесся срывающийся голос тощего:
– Хочешь – иди, только меня здесь не было!..
Кудрявый скривился. Горестным взглядом проводил уходящий патруль; стряхнул руку тощего, бросил сквозь зубы:
– Трус мокроштанный…
– Дурак тупоухий, – тут же отозвался тощий.
Некоторое время Игар слушал, как они переругиваются – изобретательно и витиевато; потом повернулся и двинулся прочь.
До заката звезды Хота осталось восемнадцать дней.
Старик похож был на очень большого, тощего и дурно пахнущего кролика; два его желтых передних зуба энергично торчали вперед, и короткая верхняя губа прикрывала их лишь до половины.
Старик торговал печенкой. Тележка о двух колесах была мокрой и бурой изнутри; подпрыгивая на колдобинах, она колесила по всему городу, а на почтительном расстоянии тянулась, задрав хвосты, облезлая кошачья стая.
