Марина Дяченко - Скрут
Илаза закрыла глаза. Лошадей он, по крайней мере, не мучит. С лошадьми он честен… Вероятно, лошади ничем не досадили ему.
– Госпожа…
Рыцарь медленно поднялся с земли. Голос его напряженно звенел:
– Госпожа…
Он смотрел на спутанное тело животного. Неотрывно, внимательно; два коротких взгляда направо и налево – и снова на лошадиный труп. Быстрый бросок в сторону; Илаза вздрогнула, но рыцарь лишь приник к земле, настороженно поводя обнаженным оружием.
А ведь не похоже, чтобы он растерялся, подумала Илаза удивленно. Любой другой давно промочил бы свои кожаные штаны – а этот, кажется, знает, чего и откуда ожидать. Будто каждый день воюет с огромными древесными пауками… Любопытно, а пережил ли кто схватку со скрутом?..
Рыцарь снова двинулся к Илазе – на полусогнутых, боком; его обнаженное оружие оглядывалось вместе с ним.
– Сколько же вам заплатили… – сказала Илаза шепотом. Наверное, это были не самые удачные слова – но молчать ей было невмоготу.
Рыцарь горделиво вскинул голову, на мгновение позабыв свою хищную приземистую стойку:
– Я не за деньги… Покуда на земле есть еще невинные жертвы…
– Они всегда будут.
Сначала Илаза показалось, что наконец-то подал голос тот, что в ветвях; потом она неожиданно обнаружила, что слова принадлежат ей.
– Покуда есть на земле есть невинные жертвы, – губы ее поползли к ушам в жесткой ухмылке, – благонамеренные дураки вроде вас будут множить их число… Потому что вы сами сейчас станете, в свою очередь, невинной жертвой. Вслед за своим скакуном.
Илаза думала, что рыцарь переменится в лице – но он только коротко вздохнул, будто ему не хватало воздуха. И продолжал свой танец мягко, крадучись, скользя взглядом по древесным кронам над головой.
– Вы знаете, что такое «скрут»? – спросила Илаза глухо.
Рыцарь не отвечал.
– От этого зависит ваша судьба! – выкрикнула Илаза требовательно и властно. – Если знаете – говорите!
Рыцарь посмотрел на нее – мгновенно, чтобы тут же переметнуть взгляд на высокое дерево напротив.
– Скрут… – проговорил он хрипло, – скрут, это… чудовище, в которое превращается человек… жертва предательства.
Илазе показалось, что стягивающая ее паутина ослабевает. Чуть-чуть.
– Как? – переспросила она шепотом.
Рыцарь вздрогнул. Резко остановился; лицо его, поднятое к сокрытому ветвями небу, казалось плоским и твердым. Маска, деревянная маска.
– Скрут… человек? – выдохнула Илаза.
Рыцарь не отвечал. Она увидела, как вдоль шеи его прокатился острый кадык.
– Скрут – жертва предательства?.. – губы ее еле шевелились. – Тоже… невинная жертва?
Илаза поняла, что смеется. Очень трудно смеяться на весу, в объятиях паутины. Да и смех у нее получился нехороший – многообещающий какой-то, скверный, неестественный смех; кажется, рыцарь даже испугался этого смеха – куда больше, чем внезапной потери своего коня.
– Невинная жертва, – сказала Илаза сквозь смех. И сразу, без перехода, другим голосом: – Отпустите меня.
Земля плавно двинулась ей навстречу. Она потеряла рыцаря из виду – на время, которое потребовалось, чтобы высвободиться из обвисшей паутины и принудить к жизни затекшие ноги.
Потом она снова увидела его лицо. По-прежнему неподвижное, как маска; глаза сделались еще больше – хоть это, казалось, вряд ли возможно – и вперились в освобожденную Илазу почти с суеверным ужасом:
– Вы…
– Пусть он уйдет, – попросила она шепотом, и рыцарь, кажется, понял, что она разговаривает не сама с собой.
– Пусть он уйдет, – голос Илазы сделался умоляющим. – Пусть он уйдет, пусть он…
– Теперь он точно никуда не уйдет, Илаза.
Рыцарь дернулся. Рыцарь замер, похожий на краба с двумя стальными разновеликими клешнями; рыцарь напряженно смотрел вверх, пытаясь определить, откуда слышится голос.
– Ступай, Илаза.
Ей ничего не оставалось, кроме как беспомощно заплакать – но глаза ее оставались сухими и лицо неподвижным. Она шагнула к рыцарю – тот отпрянул, будто при виде ядовитой змеи.
– Ничего, – сказала она, пытаясь улыбнуться. – Ничего страшного… Вы – не невинная жертва; вы, по крайней мере, герой и, как бы не умерли – умрете героически… с убеждением, что мир делится на невинных жертв и виноватых палачей… А если я скажу, что они то и дело меняются местами… вы мне не поверите… И не надо.
Бесшумно обрушилась сеть. Опутывая рыцаря сразу со всех сторон, накрывая сверху и подсекая снизу, не оставляя лазеек; рыцарь мгновенно лишился бы всех шансов – если бы за долю секунды до этого не взвился в воздух в красивом, стелющемся прыжке.
Илаза разинула рот. Она никогда раньше не видела, чтобы люди двигались с такой непостижимой быстротой; рыцарь, как ей показалось, находился сразу в нескольких местах, его меч, похожий скорее на шпагу, размазался в воздухе.
Он походил теперь не на танцора – на акробата, ярмарочного гимнаста; с ловкостью, недоступной для обыкновенного воина, рыцарь уворачивался от падающих сетей, подныривал под паутинные жгуты, перепрыгивал их, увиливал, уходил, вертелся волчком; наконец одно полотнище, особо обширное и потому не очень плотное, поймало рыцаря в свои объятия – тогда Илаза поняла, зачем ему оружие.
Легкий меч завертелся, как мельничное колесо; боевая сталь с трудом продиралась сквозь волокна гигантской паутины, но изогнутый кинжал, похожий скорее на крюк, оказался проворнее – рыцарь бил и кромсал, похожий одновременно на бабочку в полете и мясника за работой. Не веря своим глазам, Илаза увидела, как трещат, расползаются, оседают неопрятными клочьями неуязвимое прежде серое полотнище.
Она опустилась на колени. Происходящее казалось ей сном; рыцарь, минуту назад представлявшийся жалким неудачником, обернулся вдруг непобедимым, сказочным исполином. Неужели?..
Потом случилась пауза; рыцарь снова замер в своей неподражаемой стойке, лоскуты рассеченной паутины чуть заметно покачивалась на ветру, будто края изодранной занавески…
Прыжок. Туда, где только что стоял человек, колоколом упала прочная, непрозрачная сеть; рыцарь увернулся, и в руке у него странным образом оказался короткий метательный нож.
Неуловимое движение; Илаза не увидела броска, но в путанице ветвей, там, куда улетел широкий клинок, ей почудился короткий вздох. Сдавленный вздох боли.
Рыцарь метнул снова – почти в ту же точку, чуть ниже; третий нож так и остался у него в руке. Замерев в стойке, рыцарь медленно поводил головой – справа налево, слава направо; Илазе вспомнилась сова. Сова может вывернуть голову так, что глаза окажутся на затылке…
Рыцарь бросил третий нож.
На этот раз Илаза разглядела все до последнего движения. Клинок вылетел из ладони метальщика, и рыцарь подался за ним всем телом, устремился за ним всей своей волей, сам желая лететь сквозь листву и вонзаться в живое; он был необыкновенно красив в это мгновение – одухотворенный, легкий, с вдохновенно сверкающими глазами. Илаза залюбовалась – в следующее мгновение в ветвях явственно послышался странный и резкий звук. Будто каша, убежав из котла, в мгновение ока залила огонь в очаге – короткое сдавленное шипение.
Тишина. Рыцарь замер на одной ноге, вслушиваясь; тишина, и даже Илаза не смела вздохнуть. Отдаленный треск ветки.
Она поняла, что давящего присутствия больше нет. Давно нет; рыцарь стоял, не меняя позы, и в ладони его лежал четвертый нож – готовый к броску, который уже не понадобится.
Она глупо усмехнулась. Рыцарь мельком взглянул на нее – глаза его утратили блеск и казались теперь отрешенно-черными, как прогоревшие угли.
Илаза медленно поднялась с колен.
– Мерзавец, – проговорила она глухо, еле справляясь с голосом. Рыцарь, кажется, вздрогнул.
– Мерзавец! – заорала Илаза, обернувшись к лесу. – Паучья тварь! Изувер поганый, пожиратель падали, смрадная сволочь, убийца! Ты еще получишь, тебе еще будет, я спалю этот лес дотла, я вспорю тебе твое гнойное брюхо, ты дождешься… – она на секунду замолкла, подбирая слова, потом, осененная, завопила с новой силой: – И никакой Тиар ты в жизни не получишь! Лапы свои поганые сгрызешь, жало свое проклятое проглотишь, а не получишь Тиар, сдохнешь, не получишь, сдохнешь!
Она поняла, что счастлива. Так, наверное, счастлив соловей, захлебывающийся дивными руладами; рыцарь смотрел во все глаза.
– Проклятый, проклятый! Жирный паук, поганый гад, паршивая сволочь! Околеешь, скоро околеешь, в блевотине своей захлебнешься, жди!!
Наконец, она выдохлась. Всхлипнула, бессмысленно улыбнулась; села в развилку корней и заплакала навзрыд.
– Все страшное позади, – шепотом сказал рыцарь.
Илаза плакала.
– Госпожа, с тех пор как отряд, посланный вашей матушкой… Видите ли, нельзя осуждать людей, отказавшихся идти в этот лес…
Илаза подняла на него заплаканные глаза; а ведь он молод. Даже моложе, чем показалось ей с первого взгляда.
