Мария Ермакова - Зеркала
— Ему нужно отдохнуть, чтобы выйти из этого сна живым. Шанс ничтожен! Вы владеете Тайной?
"Тайной" на ветри называли Силу.
— Конечно! — флавин даже обиделся. — Мы владеем искусством передачи Силы с младенчества! Но один я не справлюсь — мне понадобится помощница. Пойду, посмотрю, не вернулась ли она?
— Флавинка? — с любопытством спросил Инвари.
Живую или мертвую флавинку не видел никто из его знакомых. Возможно, о них знали Мастера, но они молчали. Возможно, флавинок и не существовало вовсе.
— Нет, — улыбнулся Аф, — увидите!
И вышел на улицу.
Инвари положил руку на лоб раненого — у того начинался жар. Он набрал в миску холодной воды из бочки у дверей и сел рядом с ним — обтирать его пылающее лицо. "Должно быть, мой ровесник в этом времени, — печально думал Подмастерье, — В таком возрасте простецы только и начинают жить! Как жаль терять…".
Но Закон был жесток. Молодая Сила слишком ценна, чтобы тратить ее на исцеление простых людей — так объясняли в Академии. Кроме того, Подмастерье, проходящий Испытания, не должен был ничем отличаться от Живущих, как называли Мастера жителей планеты, вот почему ему запрещалось применять так же Искусство или Сталь. Если только не возникала ситуация, в которой приказ об их применении Мастер отдавал лично. Исключение из области применения магического Искусства естественным образом приводило к тому, что подмастерье не мог, используя заклинание, вызвать собственную Силу, чтобы воспользоваться ею. Такой прием считался злостным нарушением правил. Воспользовавшийся им, независимо от того, какие причины подтолкнули его к этому, снимался с Испытаний, и отныне мог рассчитывать лишь на судьбу эмиссара. Сила подмастерья считалась обретенной им и признавалась Мастерами только в случае ее самостоятельного проявления. Проявления без вмешательства посторонних лиц или приемов, связанных с употреблением заклинаний или магических артефактов. Однако такие САМОВОЛЬНЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ НЕ ПОДРАЗУМЕВАЛИ КОНТРОЛЬ РАЗУМА НАД СИЛОЙ. Мастера же учили, что Разум — основа всего сущего. Хаос же, происходящий от отсутствия контроля, может разрушить мироздание. Вот почему приемы самоконтроля жестко вбивались в головы выходцев из Академии. И вот почему Инвари внимательно прислушивался к самому себе, с гордостью и грустью сознавая, что был хорошим учеником. Он искренне сочувствовал умирающему юноше, но в душе было темно и пусто. Жаркая искра Силы не разгоралась даже сейчас, привлеченная призрачной и запретной возможностью подарить умирающему жизнь.
Послышался стук копыт.
— А вот и моя помощница! — сказал Аф и отошел в сторону.
Инвари поднялся.
На него смотрели черные чуть раскосые глаза, в глубине которых бился дикий огонек. Распущенные, с Посвящения не знавшие ножниц, волосы до пят, словно соболиный плащ скрывали фигуру и одеяние высокой девушки. Даже не видя серебряного медальона с изображением единорога на ее груди, Инвари понял, что перед ним молодая ведьма.
Он изящно поклонился.
— Госпожа…
— Почему не хочешь врачевать? — последовал холодный вопрос.
Чувственный низкий голос привык подчинять. Инвари уже не сомневался, что большинство мужчин лагеря мечтает о ней темными ночами.
— Я всего лишь Странник Ордена дэльфов! — нейтрально ответил он, предчувствуя ее враждебность. — И Тайной не владею.
— Это Гроза, — представил ее Аф. — Несмотря на то, что молода — очень перспективная ведьма!
— Я заметил, — Инвари улыбнулся ей, стремясь преодолеть отчужденность. — Рад познакомиться!
Она презрительно скривила яркий рот. Казалось, сок осенних ягод заставил его алеть, и осекла резко:
— К чему эти любезности, монах, мы не при дворе! Иди за мной, там мертвые ждут обряда.
Затем развернулась, колыхнув черную реку волос, и быстро вышла. Инвари недовольно проводил ее взглядом. Как она смеет с ним так обращаться? Простая деревенская ведьма!
— Обожглись? — насмешливо поинтересовался Аф.
— У нее плохое настроение?
— Хуже, Один — плохой характер. Идите-ка за ней, а то она устроит вам выволочку!
Инвари презрительно пожал плечами.
— Очень рад был познакомиться с вами, Аф! — искренне сказал он. — Вы — первый флавин, которого я встретил в своей жизни!
— Все легенды когда-то сбываются! — улыбнулся тот.
***
Под утро следующего дня раненый юноша скончался. Аф и Гроза, пошатываясь от усталости, вышли вдохнуть свежего предрассветного воздуха. Всю ночь они пытались делиться с умирающим своими жизненными силами, но этого оказалось недостаточно. Раны были слишком обширны и глубоки, да и испуганное сознание молодого следопыта, сломленное страхом пережитого и болевым шоком, не захотело вернуться.
Узнав об этом, Инвари ощутил болезненную судорогу души, словно его ударили ножом в солнечное сплетение — так велико было сожаление об утрате. Однако он ожидал его. Он тоже всю ночь не уходил из лазарета — ухаживал за единственными тремя выжившими следопытами из того же отряда, и все это время в глубине души теплилась надежда, что юноше не дадут умереть. Надежда теплилась. Но твердая уверенность в обратном плотно засела в сердце. И когда он увидел его прикрытое плащом тело — мальчика, которого не знал, голоса которого ни разу не слышал, простого смертного — удивления не было в его глазах. Но мысль, что ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОГ БЫ ЕГО СПАСТИ, впервые причинила такую невыразимую боль, что он бросил все и ушел в папоротники к реке. Сел на берегу, сжав голову руками.
Еще вчера он благословлял в Последний путь шестерых убитых у Короткого брода, с таким видом, словно провожал мертвых всю жизнь. Следил за вспыхивающими в полуденном воздухе знаками, и жалости не было в его сердце. Все случилось так, как случилось — такова их судьба. Но и тогда уже скребло изнутри воспоминание о воспаленном лице юноши, лежащего у самых дверей — чтобы легче было выносить — юноши, жизнь в котором еще теплилась. Он мог вытащить его из мира теней, отогнать кошмарные сны, вернуть солнце и смех любимой, радость побед и горечь поражений, все то, что Живущие почитали за жизнь! Но он не мог преступить Закон! Возможно, именно поэтому его Сила и не проявила себя. Этот запрет слишком глубоко проник в его разум!
Обладание Искусством и Сталью давало многое, если не все. Обладание Силой давало ВСЕ. Инвари никогда не стремился к власти, как некоторые его честолюбивые братья. Не стремился он и постигнуть тайны мироздания — что тоже являлось одним из видов честолюбия — как другие. Однако, оказавшись в Академии с младенчества, он впитал ее атмосферу, как губка. Ее существование стало его существованием, ее законы — законами его жизни, и потому Закон Испытаний казался ему доселе таким же естественным, как белоглазость Мастеров. А невыполнение его — таким же странным, как и то, что у жителей Ветры, как и у него самого, радужки глаз были карими, серыми, да какими угодно, только не белыми. Но вот, внезапно, пресловутый Закон обернулся своей тайной стороной, и он увидел дорогу к Мантии Мастера такой, какой она могла стать — усеянной трупами людей, которым он не смог, нет, НЕ ЗАХОТЕЛ помочь.
